В следующие дни Сиратори окончательно раздумал ехать домой через Берлин и Москву, заказав билеты на трансатлантический рейс в Америку. Причина этого решения не ясна: он волен был выбирать себе маршрут и как будто постарался уклониться от встречи, о которой сам же просил. 9 сентября Макензен сообщил в министерство, что Сиратори, оповещенный о готовности Риббентропа принять его, «глубоко сожалеет, что не может увидеться» с ним. То, что он хотел сообщить рейхсминистру, сообщит ему Осима, который теперь собирается на несколько дней в Рим (сведениями о его приезде в Рим в сентябре 1939 г. мы не располагаем, но позже он возвращался в Японию через Италию и США). Все это выглядело, мягко говоря, неучтиво – особенно с учетом вполне дружеских отношений Сиратори и Риббентропа. Несостоявшийся визит стал предметом обсуждения на Токийском процессе: представляя телеграммы Вайцзеккера и Макензена, обвинение обращало внимание, что инициатива исходила от Сиратори. Он резонно парировал, что если бы действительно хотел встретиться с министром, то съездил бы в Берлин без малейшего труда.[467]
Но интригующая история их «невстречи» ясней от этого не становится.3 сентября Сиратори нанес визит Чиано, официально известил его о своем отзыве и сделал следующее заявление: 1) отношение Японии к Италии и Германии не изменилось; 2) военные круги в Токио уверены, что новое правительство заключит пакт о союзе с Италией и Германией после нормализации отношений с СССР; 3) посол Японии в Москве получил указание начать подготовку пакта о ненападении; 4) Япония обратится к Риббентропу с просьбой о посредничестве в деле урегулирования советско-японских отношений. Сообщив это Аурити, Чиано затребовал разъяснений о характере и степени официальности заявления.[468]
На этот раз Сиратори действовал в соответствии с инструкциями, подтвердив все сказанное десять дней спустя письменным официальным текстом, который был с удовлетворением встречен министром. Чиано специально предписал послу Аурити выразить благодарность японскому правительству за этот дружественный жест, а также намекнуть, что широкое обнародование заявления в Японии было бы очень желательным.Что и было сделано, но только две недели спустя и после явных колебаний.[469]
По возвращении в Токио Сиратори был зачислен в резерв МИД в ожидании работы, без прав и обязанностей и с одной третью посольского оклада (то же самое ждало и Осима, хотя тот – как генерал-лейтенант – мог рассчитывать на назначение по линии военного министерства). Поэтому он с жаром отдался журналистской и лекторской деятельности, используя любую возможность для пропаганды своих идей. Хорошо информированный свидетель последних событий в Европе, он становится желанным автором, пишет аналитические статьи, дает интервью, участвует в «круглых столах», как правило, дистанцируясь от официальной позиции. Откликаясь на формулу «сложная и запутанная обстановка в Европе», использованную в заявлении кабинета Хиранума об отставке и на все лады повторявшуюся аналитиками, он писал в статье «Новая ситуация в Европе и положение Японии»: «В сложившейся в Европе обстановке нет ничего «сложного и запутанного». Совершенно естественно, что три недовольных европейских страны – Германия, Италия и Советский Союз – будут сотрудничать, чтобы добиться пересмотра положения, сложившегося в результате Версальского договора. Сотрудничая с Италией, Германия смогла вернуть большую часть того, что утратила в результате Версальского договора, а теперь, пожимая руку Советскому Союзу, возвращает остальное. С другой стороны, Италия нисколько не была вознаграждена за те жертвы, которые понесла в <Первую. – В.М> мировую войну… Если нынешняя европейская война связана в основном с исправлением односторонних выгод, порожденных Версальским договором, то она не имеет большого значения для Японии. Если же она означает создание нового порядка в Европе вместо старого, то ее значение огромно-в свете того, что Япония в настоящее время делает в Восточной Азии. В этом отношении для Японии самое важное – иметь в друзьях ту державу или державы, которые понимают ее глобальную задачу».[470]