Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

Отношения президента со страной большевиков тоже были непростыми. После войны в СССР о нем было принято писать в радужных тонах, будь то исторические (а больше «пиаровские») работы Н.Н. Яковлева или романы А.Б. Чаковского. Гардинг, Кулидж, Гувер демонстративно не признавали «безбожных коммунистов», что, впрочем, не мешало торговать с ними. Рузвельт же сразу объявил о предстоящей нормализации отношений с Москвой, в чем многие увидели еще и попытку блокировать активность Японии. Прибывший в США с официальным визитом осенью 1933 г. Литвинов был встречен в Белом доме с подчеркнутым дружелюбием. Трудно сказать, насколько реальной Рузвельт считал перспективу создания «континентального блока» Берлин-Москва-Токио, но «оси» Берлин-Рим-Токио он опасался уже в… 1933 г..[346] Воистину, мысль притягивает события! Разбираясь в геополитике, президент понимал, что страну, которая не только контролирует heartland, но еще и соединяет врагов Америки – Германию и Японию, – лучше иметь в друзьях. Еще лучше поддерживать антагонизм между евразийскими державами, нежели дать им объединиться или хотя бы прийти к взаимопониманию. Если Ротермир желал отколоть от потенциального блока Германию или Японию, то Рузвельт – Россию. Кроме того, это обеспечивало ему, как позже Черчиллю, поддержку просоветски настроенных «левых», не столь многочисленных, но шумных и влиятельных в «общественном мнении» и в средствах массовой информации. Роль «пиара» он понимал прекрасно, потому и побил все рекорды, будучи избран президентом четыре раза.

После этого трудно представить, что Рузвельт мог проводить какую-то иную политику. 5 октября 1937 г. он произнес в Чикаго знаменитую речь, в которой потребовал «карантина» «агрессивных стран», противопоставляя им «миролюбивые страны». Выступление совпало с осознанием экономического провала «нового курса».[347] Конкретных действий не последовало, но Берлин, Рим и особенно Токио (за войну в Китае) получили «желтую карточку». Общественное мнение США отреагировало довольно нервно, поэтому в речи можно видеть своего рода разведку боем: Рузвельт как будто проверял, насколько приемлем для избирателей его интервенционистский курс. В следующем году Вашингтон осудил «аншлюсе» Австрии, но не прямо, а через близкую к правительству прессу. Во время судетского кризиса президент призвал обойтись без войны, за что тоже был зачислен в «мюнхенцы».[348] Отношения с Германией обострились после еврейских погромов «Хрустальной ночи», когда американский посол Вильсон был отозван из Берлина; вскоре вернулся домой и германский посол Дикхоф. «По США прокатилась волна такого возмущения нацистским варварством, – сообщал Литвинову временый поверенный в делах Уманский, бывший журналист и бывший цензор иностранных журналистов в Москве, – которое, по мнению знатоков, может сравниться только с антинемецкими настроениями периода вступления США в войну в 1917 г. Своими заявлениями и отозванием посла Рузвельт и отразил, и подогрел народное возмущение».[349] Глава Рейхсбанка Шахт попытался смягчить последствия, прежде всего через своего давнего друга президента Английского Банка Нормана [Их отношения требуют специального исследования. В феврале 1939 г. Норман говорил американскому послу в Лондоне Кеннеди, что Шахт на протяжении 16 лет конфиденциально информировал его о финансовом положении Германии. О чем Норман информировал Шахта, мы не знаем. Шахт был на подозрении у Гитлера, Норман – у Черчилля. Заговор банкиров?], и разработал новый план эмиграции евреев из Германии в Палестину, который был поддержан Лондоном («соглашение Рабли-Вольтата»), но не успел реализоваться из-за начала войны.[350] Отношений между Берлином и Вашингтоном это, однако, не исправило.

Еще 31 августа 1935 г. конгресс принял закон о нейтралитете, запрещавший продажу вооружений и военных материалов воюющим странам; поправкой от 8 января 1937 г. к ним были приравнены страны, в которых идет гражданская война. 1 мая 1937 г. был принят новый закон, сохранявший основные положения прежних, но содержавший принцип «cash and carry» («плати и вези») – немедленная оплата купленных материалов и перевозка их своими силами. В 1939 г. Госдепартамент с подачи Рузвельта попытался провести поправки к закону, чтобы облегчить положение Великобритании и Франции, но не встретил поддержки ни в сенате, ни в конгрессе. «Господин президент, я против любого участия Соединенных Штатов в нынешней европейской войне. Это не наша война», – заявил сенатор-республиканец Кеппер, выражая мнение большинства.[351] Закон работал во время итало-эфиопской войны, войны в Испании, японо-китайской войны, хотя всем было ясно, на чьей стороне симпатии президента и его окружения. События на Дальнем Востоке затрагивали интересы США напрямую, поэтому здесь Рузвельт мог вести более жесткую политику, остроту которой пытался смягчить его посол в Токио Грю.[352]