Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

«Основным элементом советской внешней политики всегда было убеждение в возможности сотрудничества между Германией и Советским Союзом. Еще в начальный период, когда большевики пришли к власти, мир упрекал большевиков в том, что они являются платными агентами Германии. Рапалльский договор также был заключен большевиками. В нем содержались все предпосылки для расширения и углубления взаимовыгодных отношений. Когда национал-социалистическое правительство пришло к власти в Германии, отношения ухудшились, так как немецкое правительство видело необходимость отдать приоритет внутриполитическим соображениям. По прошествии некоторого времени этот вопрос исчерпал себя, и немецкое правительство проявило добрую волю к улучшению отношений с Советским Союзом. Советское правительство немедленно заявило о своей готовности к этому. Если вообще можно говорить о вине за ухудшение отношений, то необходимо констатировать, что Советское правительство в своей исторической концепции никогда не исключало возможности добрых отношений с Германией. Именно поэтому Советское правительство и сейчас с чистой совестью приступило к возобновлению сотрудничества с Германией. Это сотрудничество представляет собой такую силу, что перед ней должны отступить все другие комбинации <ранее в тексте: «все другие конвенции»>. Если германское правительство разделяет эту точку зрения и будет действовать согласно высказанным соображениям господина министра иностранных дел, то тем самым созданы все предпосылки для хорошего и дружественного сотрудничества».

Так деликатно подправлялась история советско-германских отношений тридцатых годов, из которой убирались все острые и неприятные моменты. Примерно это же попытался сделать Риббентроп в прошлый приезд в Москву в преамбуле к пакту о ненападении, которую Сталин тогда отверг за излишнюю риторичность. После войны историю снова будут подправлять, но уже в другую сторону, заостряя внимание на конфронтации и поиске виноватых: каждая сторона будет перекладывать ответственность на другую. Пришла пора излагать историю без поправок – конечно, насколько позволяет наша осведомленность. Позволяет она меньше, чем хотелось бы, что открывает простор для домыслов и воображения. Но мы по этой дороге не пойдем, вернувшись на более прозаическую, но верную стезю – к документам.

«Что же касается отношений Советского правительства к английскому комплексу вопросов, – продолжал Сталин, – то он хотел бы заметить, что Советское правительство никогда не имело симпатий к Англии. Необходимо лишь заглянуть в труды Ленина и его учеников <чего Риббентроп явно не делал. – В.М.>, чтобы понять, что большевики всегда больше всего ругали и ненавидели Англию, притом еще в те времена, когда о сотрудничестве с Германией и речи не было».

Но это было не простое переписывание истории. Это формировалась новая ортодоксия, новая идеология. Переориентация пропаганды в обеих странах после заключения августовского пакта произошла моментально, что, конечно, возможно только в тоталитарных государствах. Об этом написано достаточно, поэтому приведу только один факт. Хильгер вспоминал, как моментально перестроился академик Тарле, один из наиболее влиятельных и популярных советских историков. Неустанный обличитель всего германского (отнюдь не только нацистского!), он «внезапно» начал писать о позитивном вкладе немцев в русскую историю и культуру. Продолжалось это, по понятным причинам, меньше двух лет, а потом все возвратилось на круги своя. Фигура Тарле заслуживает особого внимания не только в силу его известности и авторитета (с середины тридцатых Сталин явно благоволил к нему). В прежние времена обычно замалчивался тот «неудобный» факт, что до революции он был одним из видных деятелей кадетской партии, полностью отражая (если вообще не формируя?) ее проангло-французскую и антигерманскую ориентацию. Этим взглядам Тарле не изменил и потом, став, пожалуй, крупнейшим представителем атлантизма в советской историографии 1920-1950-х годов (позднее похожую роль играл Н.Н. Яковлев, хотя он, конечно, уступал Тарле и талантом, и известностью). Тарле немало постарался для популяризации в России представлений об исключительной виновности Центральных держав в развязывании Первой мировой войны, за что его убедительно критиковал С. Кремлев в недавней книге с выразительным названием «Россия и Германия: стравить!».