Иными словами, война в Европе началась бы на год раньше и повлекла бы за собой еще большие жертвы, чем кампании 1939-1940 гг., так как ни одной из сторон не был гарантирован быстрый и однозначный успех. В.Я. Сиполс верно заметил: «Если бы СССР в одиночку пришел на помощь Чехословакии, то он оказался бы в состоянии войны не только с Германией, а чуть ли не со всем остальным миром. Это означает, что Чехословакию спасти не удалось бы, а сам СССР в этой войне фактически был бы обречен на гибель. А задача внешней политики СССР заключалась вовсе не в том, чтобы навлекать на нашу страну смертельную опасность, а в том, чтобы оберегать ее от такой опасности».[255]
Несколькими годами ранее практически ту же мысль высказал Дж. Чармли: «То, что она <европейская война. – В.М> могла «покончить с цивилизацией», казалось вполне вероятным, однако еще более вероятным было то, что она не помогла бы чехам».[256] Трудно не согласиться и с общим выводом М.И. Мельтюхова: «Советское руководство посчитало себя обязанным подготовиться на случай возникновения войны в Европе, что, несмотря ни на какие сомнения, все же служит решающим свидетельством <выделено автором. – В.М> его готовности поддержать своих союзников в войне с Германией. Вместе с тем в Кремле вовсе не собирались очертя готову бросаться в войну без учета общей политической ситуации. Одно дело участвовать в войне двух блоков европейских государств, а совершенно другое – воевать с Германией, пользующейся как минимум нейтралитетом Англии и Франции. Такой опыт у СССР уже имелся по событиям в Испании, и повторять его в общеевропейском масштабе в Москве явно не спешили».[257]Советский Союз не был приглашен на Мюнхенскую конференцию, поскольку туда его с самого начала никто не собирался приглашать [Посол Гендерсон еще в августе 1938 г. предлагал созвать конференцию четырех держав по судетской проблеме (плюс Чехословакия, но как объект, а не субъект политики), начав таким образом широкий пересмотр Версальского договора; он особо подчеркивал неучастие в ней СССР как державы, не подписавшей договор. Однако в своих мемуарах «Провал миссии», вышедших уже после начала войны, он обходит этот вопрос молчанием.]. Осенью 1938 г. это могло казаться крупным дипломатическим поражением: Москве дали понять, что европейские проблемы успешно решаются без нее. Сообщение Юнайтед Пресс (журналистская «утка» или политическая провокация?) о том, что «правительство СССР уполномочило Даладье выступать на конференции четырех держав в Мюнхене от имени СССР», было немедленно названо в сообщении ТАСС от 2 октября «нелепой выдумкой от начала до конца».[258]
Но все демарши, включая передовую статью «Правды» 4 октября под громким названием «Политика премирования агрессора» (хочется крикнуть: «Автора!»), не могли изгладить впечатления, что СССР оказался в изоляции. И только с вторжением Гитлера в Чехо-Словакию 15 марта 1939 г., ознаменовавшим крушение новорожденной (точнее, мертворожденной) «мюнхенской системы», стало ясно, что это неучастие – не поражение, но, напротив, козырь в руках Сталина, которому теперь было за что поблагодарить Чемберлена, Гендерсона и других «лондонских лавочников». Он благородно не участвовал в предательстве и разделе суверенной страны, он умно не поверил Гитлеру. Поэтому протест Литвинова (за которым, разумеется, стоял Сталин) выглядел куда солиднее, чем гневные речи «обманутого» Чемберлена или воинственные заявления Галифакса.Впрочем, определенные плюсы неучастия в мюнхенской ревизии Версаля советские дипломаты увидели сразу – и не только они. Об этом свидетельствует долгая беседа Бенеша с полпредом С.С. Александровским 16 августа 1938 г., в начале которой состоялся примечательный обмен мнениями: «С момента обострения положения <говорит полпред. – В.М.> решать возникающие проблемы взялись Англия и Франция без нашего участия, полностью игнорируя нас даже в смысле информации. Бенеш быстро реагировал на это репликой, что СССР фактически один из главных участников в решении европейских вопросов, но что тактически было только выгодно для всех и для самого СССР не выдвигаться в данной обстановке на передний план… Я ответил, что Бенеш прав в том смысле, что борьба против постепенной ликвидации послевоенных мирных договоров является в первую очередь, конечно, делом создателей системы этих договоров, и главным образом Англии и Франции. Мы не являемся участниками этих договоров и непосредственно в них не заинтересованы. Однако мы заинтересованы в сохранении мира и не раз доказывали, что готовы сотрудничать для этой цели. Но если нашего сотрудничества не ищут, то мы и не навязываемся. Бенеш несколько забеспокоился и заговорил о том, что заинтересованность СССР и его право на участие в решении вопросов европейского мира никем не подвергается сомнению <выделено мной. – В.М.>».[259]
Бенеш делал хорошую мину при плохой игре. Полпред был прав – но от репрессий на родине это его не спасло.