Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

Отступление о Мюнхене и его последствиях понадобилось нам для того, чтобы отчетливее показать, в каких условиях начинались советско-германские переговоры 1939 г..[260]

А начинались они с вполне рутинных, технических вопросов. 5 января 1939 г. полпред Мерекалов принял экономического советника германского посольства в Москве «русского немца» Густава Хильгера и бывшего посла в СССР Рудольфа Надольного, удаленного Гитлером за чрезмерно русофильские, по его мнению, симпатии. Визитеры заговорили о необходимости продолжить переговоры о германском кредите, прерванные в марте 1938 г., когда стороны не смогли договориться о суммах и процентных ставках, и об активизации двусторонней торговли. Одним словом, Коминтерн Коминтерном, а сырье-то Рейху было необходимо. Москва нуждалась в кредитах и оборудовании, поэтому 8 января нарком внешней торговли Микоян телеграфировал Мерекалову (который до назначения в Берлин некоторое время работал его заместителем) о готовности возобновить переговоры. 11 января полпред встретился с заведующим отделом экономической политики МИД Вилем и сообщил ему о согласии советской стороны рассмотреть последний германский проект от 22 декабря. Однако проводить переговоры предлагалось не в Берлине, как ранее, а в Москве, чему придавалось почти символическое значение. Виль, судя по его записи, с удовлетворением воспринял советскую инициативу, но был осторожен и ничего конкретного не пообещал. 12 января состоялся упомянутый новогодний прием у Гитлера. 20 января Виль пригласил Мерекалова для продолжения переговоров в присутствии Хильгера и заведующего восточноевропейской референтурой его отдела Карла Шнурре – ключевых фигур в предвоенных контактах двух стран. Лично знавший Шнурре Л.А. Безыменский назвал его «человеком, имя которого мало что говорит сегодня, зато заставит оживиться любого, кто хоть мало-мальски знаком с советско-германскими отношениями 30-х годов».[261]

Шнурре было поручено представлять германскую сторону на переговорах, но в Москву он должен был пока ехать один, без делегации. Скрепя сердце, Мерекалов согласился на это половинчатое решение. Шнурре поехал в Варшаву, где ему тоже предстояли переговоры, а оттуда собирался отправиться в Москву на встречу с Микояном, назначенную на 31 января. 28 января советник посольства Типпельскирх подтвердил это заместителю наркома иностранных дел Потемкину, но в тот же день Виль неожиданно сообщил полпреду, что поездка откладывается на неопределенный срок. Причиной стали спекуляции европейской, особенно французской, прессы (советская хранила гробовое молчание), хотя германская сторона дипломатично сослалась на «непредвиденные срочные дела». Дальше Варшавы Шнурре не поехал.

4 февраля Литвинов дал Мерекалову указание выяснить причины отмены поездки Шнурре, однако, «не проявляя излишней заинтересованности». Два дня спустя Виль дал ему официальный ответ, что все дело в занятости Шнурре, курировавшего всю Восточную Европу, переговорами с Польшей, и что переговоры будут вести в Москве Шуленбург и Хильгер. «Видимо, немцы этим шагом хотят сохранить лицо и избежать шумихи в печати от посылки представителя непосредственно из Германии», заключил свое сообщение полпред. Шуленбург, однако, был очень разочарован, о чем прямо писал Вайцзеккеру 6 февраля: «Так или иначе, заявления французской прессы достигли своей цели: они поставили палку в наше колесо».

Посол напирал на то, что Микоян – «очень важный советский деятель» <выделено автором. – В.М.> (иностранные дипломаты и аналитики были едины во мнении об особом расположении Сталина к нему), поэтому контакты с ним надо всячески культивировать. Переговоры начались 10 февраля, когда Шуленбург передал Микояну немецкий проект, на который тот оперативно, на следующий же день, представил возражения и контрпредложения. 18 февраля на обеде в германском посольстве Шуленбург и Хильгер информировали Потемкина о своих вполне благоприятных впечатлениях, которые вскоре сменились глубоким пессимизмом. Однако 26 февраля советская сторона представила свой проект кредитного соглашения, свидетельствовавший, по крайней мере, о серьезности ее намерений. Меморандум Виля от 11 марта указывал, что переговоры надо продолжать в любом случае, т.к. Германия нуждается в сырье. В многоголосной советско-германской дипломатической фуге этот мотив будет отчетливо слышен всегда.

1 марта Мерекалов с женой были на обеде у Гитлера в присутствии министров и дипломатического корпуса. В официальном дневнике полпред записал: «При разбивке мест за столом никакого ущемления по отношению к нам допущено не было». Впрочем, из сказанного далее видно, что «неущемлением» дело не ограничилось: полпред сидел в непосредственной близости к Гитлеру, Риббентропу и Герингу, а его супруга между Нейратом (занимавшим пост председателя Тайного совета, а фактически находившимся в «почетной отставке») и польским послом. Ближе сидели только Аттолико и Осима, что вполне понятно. После обеда Гитлер и Геринг беседовали с полпредом. «Более смело подходили некоторые из немцев».