Несостоявшаяся революция

315 В конце 1980-х гг. одному из авторов этой книги пришлось изрядно поколесить по Западной Сибири. В ее городах и весях местные интеллигенты, спрошенные о «еврейском вопросе» в этих краях, просто не понимали, о чем идет речь.

Символом и наиболее известной манифестацией русского национализма перестроечной эпохи послужило общество «Память». Организованный им 6 мая 1987 г. митинг, по-видимому, вообще был первой массовой политической акцией эпохи перестройки. С его участниками лично встретился тогдашний глава московской городской организации КПСС Борис Ельцин, а «Память» (более широко — русский национализм) стала предметом оживленного обсуждения среди членов коммунистического синклита — Политбюро ЦК КПСС. В принципе, тогда перед русским национализмом открылся шанс возглавить массовую политическую мобилизацию, тем более что популистские лозунги «Памяти» (прекращение войны в Афганистане, борьба с бюрократизмом, защита историко-культурной среды и экологии) общество встречало позитивно и заинтересованно. Но для самой «Памяти» это было лишь гарниром к главному блюду — антисемитизму: «антисионистская» и «антимасонская» риторика абсолютно доминировала над позитивной программой.

Подобное было абсолютно неприемлемо даже для коммунистической власти, которая, хотя в части своей и относилась к евреям с подозрением, но ради сохранения международного реноме придерживалась политической корректности. Грубый и откровенный антисемитизм вызвал мгновенную и мощную негативную реакцию влиятельной либеральной интеллигенции и отторжение со стороны значительной части городского среднего класса советских мегаполисов — Москвы и Ленинграда. Масла в огонь подлила мощная медийная кампания против «реакционного мелкобуржуазного национализма» (советский новояз) и угрозы «русского фашизма» (терминология западных СМИ). Ее результатом стала эпидемия страха, поразившего еврейское население Советского Союза. Часть евреев старалась как можно скорее покинуть СССР из опасения перед предстоящими погромами. Этот ужас в художественной форме сублимирован пьесой братьев Аркадия и Бориса Стругацких «Жиды города Питера».

Хотя на самом деле подобной угрозы никогда не существовало, это не отменяет подлинности, экзистенциальной прочувствованности еврейских страхов. Погромы ожидалисьто в тысячелетнюю годовщину крещения Руси, то к какой-то другой дате, то вообще без оной316. Ничего лучше нельзя было придумать для компрометации русского национализма и мобилизации против него влиятельных интеллигентских групп, определявших общественное мнение.

316 Одному из авторов книги доподлинно известно, что в 1990 г. режиссер одного из наиболее популярных московских театров, еврей по национальности, искал контакты с лидерами «Памяти», дабы предотвратить якобы готовившиеся ею еврейские погромы.

Рафинированные националисты, чуравшиеся грубоватых и истеричных хлопцев из «Памяти», одетых в армейские сапоги, косоворотки и гимнастерки, всячески открещивались от нее. Но «Память» была естественным и закономерным порождением русского национализма 70—80-х годов XX в. с его захваченностью поисками «тайновластия» и чуть ли не космического размаха борьбой с «сионистами и масонами». Да, дитя явно не радовало глаз, но разве могло оно быть иным? Перефразируя Соллертинского, из уродливого сперматозоида вряд ли мог получиться красивый ребенок. Сетования националистических интеллектуалов на бессознательно или сознательно провокационный характер деятельности лидеров «Памяти», которых они вполне в кон-спирологическом духе обвиняли в подчиненности сионо-масонству, совершенно беспочвенны: те светили отраженным светом истеблиш-ментарного национализма.

В многажды упоминавшейся типологии Мирослава Гроха «Память» знаменовала переход от комбинированной фазы А/В — патриотического просветительства и пропаганды к фазе С — массовой националистической мобилизации. При этом Грох подчеркивал, что характер и даже сама возможность фазы С предопределены фазой А/В. Проще говоря, корни грубого, разнузданного, антисемитского национализма «Памяти» восходили к истеблишментарному, культурно рафинированному национализму «русской партии» 70-80-х годов. Не секрет, что ее вожди и наиболее видные представители были антисемитами, хотя избегали публичных изъявлений своих чувств и настроений. В этом смысле «Память» не более чем эксплицировала латентные мотивы «русской партии». То, что у Вадима Кожинова и Василия Белова было на уме или звучало в кухонных разговорах, у Дмитрия Васильева и Игоря Сычева появилось на языке и стало главной темой публичных выступлений.