Несостоявшаяся революция

Понятно, что идеологемы русского национализма, основываю­щиеся на перечисленных выше сомнительных «аксиомах», просто обречены на позорный провал, ибо русское общество совсем не такое, каким его воображают кабинетные интеллектуалы-националисты. В то же время его реальное состояние недвусмысленно указывает идеи и лозунги, наиболее перспективные с точки зрения политической мобилизации: строительство национального государства при акцен­тировании ведущей роли русских; социальная справедливость и фор­сированное развитие среднего класса; личные свободы и демократия. Хотя собственно к национализму можно отнести лишь первую часть этой триады, отличительная черта националистической идеологии со­стоит в ее гибкости и способности ассимилировать любые идеи — как правые, так и левые.

Но о том, как реагировали на изменившуюся ситуацию нацио­налисты, мы еще расскажем, сейчас же укажем, что еще одним фун­даментальным последствием этнизации русской идентичности, ее поворота в этническое русло стала формирование так называемого «банального национализма». Это национализм, незаметным и неосоз­наваемым образом пропитывающий всю социальную, культурную и политическую жизнь, что типично для Запада, где «национализм на­столько прочно встроен в мышление и поведение как политических элит, так и рядовых граждан, что его перестают замечать. <...> Апри­орная уверенность в правоте собственной страны (согласно принципу: rightorwrong — ту country), агрессивное преследование целей, понятыхкак «национальный интерес», неуважение к позиции политических оппонентов — вот характерные черты "банального национализма"»[6]. Такой национализм, точнее, национальная гордость и презумпция превосходства национальных интересов, есть политическая и куль­турная норма современного Запада[7].

Более того, понятый подобным образом национализм — признак психической нормальности индивида и группы. Ведь с точки зрения психологии индивид испытывает глубокую потребность в позитив­ной оценке группы, к которой он принадлежит. Любить свой народ и свою Родину — естественное и нормальное состояние для человека, отрицать и презирать их — психическая девиация. В этой перспективе распространение «банального национализма» как раз отражает пот­ребность общества к возвращению к психической норме.

Другое дело, что оно к ней пока не вернулось: русская психе не освободилась от фрустрации прошлого десятилетия, не обрела новые способы и средства национального самоутверждения, новые предметы национальной гордости. Во многом это связано с переформулирова­нием образа группы, выступающей в качестве нормы: отныне это не имперская (советская) общность с надэтнической акцентуацией, а общность по «крови» и «почве» (причем эти понятия вовсе не проти­востоят друг другу, их объемы, говоря языком логики, пересекаются и во многом совпадают). Но, как бы ни был сложен и опасен путь, стократ опасней остановка.

Энизирующееся сознание составляет ментальный фон пере­живаемой нами эпохи, но само по себе оно не есть национализм. Точно так же, как не является национализмом и растущая русская этнофобия — комплекс негативных реакций в отношении этниче­ских «других».

Ксенофобия не подразумевает стремления к политической вла­сти — этой альфе и омеге национализма, хотя национализм может включать ксенофобию как часть своей идеологии и практики[8]. Про­ще говоря, даже если каждый националист ксенофоб (что вовсе не обязательно), далеко не всякий ксенофоб — националист. Этнофобиясоставляет питательный бульон для национализма, но рождение вли­ятельного национализма даже из мощных ксенофобских настроений не гарантировано.

По крайней мере, в России националистами является очевидное меньшинство этнофобов. Парадоксальным образом одни и те же лю­ди одновременно поддерживают самые жесткие рестриктивные меры против мигрантов и требуют политического и правового преследова­ния русского национализма[9].

В целом же, говоря о «банальном национализме», необходимо подчеркнуть следующее важное обстоятельство. Это чувство не носит мобилизационного характера. Русские в массе своей не готовы жерт­вовать собственными интересами и, тем паче, жизнями ради страны и государства, как бы они ими не гордились (тем более что актуальное государство они откровенно презирают). Патриотизм для них любовь к Родине, но не самопожертвование во имя нее. Доля людей, выбрав­ших «комфортную, удобную для жизни страну, в которой на первом месте стоят интересы человека, его благосостояние и возможности развития» в три раза превышает долю сторонников идеала «могучей военной державы, где во главе угла стоят интересы государства, его престиж и место в мире»[10]. Здесь к месту вспомнить старую истину: молодость жаждет умереть ради правого дела, зрелость хочет ради не­го жить. В этом смысле русское общество вступило в пору зрелости. Русские — патриоты ровно до той поры, пока это чувство не вступа­ет в противоречие с их личными интересами. Перед ними отступает любой патриотизм. Что еще в большей степени верно для российской элиты.