Несовершенные любовники

«Ты знаком с министром?» — растерянно пробормотал я, пораженный быстротой и естественностью проведенной только что операции, хотя не было ничего особенного в том, если бы он его знал, так как министры иногда посещают университеты и принимают студенческие делегации. «Нет, конечно, — спокойно ответил Поль, — но такое знакомство всегда может пригодиться». Может пригодиться? Ну что ж, прекрасно! Поль немного помолчал и, глядя мимо меня, продолжил тем же равнодушным тоном: «Если это может пригодиться мне, то пусть пригодится и другим». Он часто, когда говорил о чем-то таком, что не касалось обычной жизни, к примеру, морали, допускал смысловые ошибки, но я понял, что им движет не эгоистичный расчет, что под другими он подразумевает не приятелей, затевающих какое-то мошенничество, а весь мир целиком, всех несчастных, голодных, или, возможно, он имел в виду имущественное неравенство, баснословные прибыли супермаркетов, против которых как раз в тот момент выступали французские фермеры, и что, вероятно, подвигло министра пожать руку простому парню.

Но главное, я почувствовал, что Поль возвращается ко мне, подсознательно передавая послание: «Я всегда буду твоим другом, Рафаэль, даже если жизнь разведет нас в разные стороны, я никогда не отрекусь от тебя, возможно, даже сделаю что-то такое, что тебя удивит и заставит потом гордиться мною». Когда я перехватил это дружеское послание, воздух ворвался в мои легкие и я почувствовал себя так, словно у меня прошел приступ апноэ. Я дышал легко и свободно всем своим существом, меня переполняли любовь и огромное чувство облегчения. Я прижался к плечу своего заново обретенного друга, Поль перебросил кейс в другую руку, и все стало так, как и прежде. Мы гуляли по выставке, где стало намного свободнее после того, как министр и его свита удалились пожимать другие руки, мы шагали в том же рваном ритме, помогавшем нам находить равновесие, у нас не было никакой цели, нам просто хотелось быть вместе.

И вдруг я подумал, что тоже могу кое-что показать Полю — то, что связывало меня с мужским братством и мужественностью, — познакомить с организацией, охватившей своей сетью всю планету, а также с великим человеком, японским наставником, который как раз на этой неделе приехал в наш клуб и который был намного известнее простого министра. Я прекрасно осознавал, какой огромный подарок сделаю старому другу, открывшему для меня столько нового на сельскохозяйственной выставке.

«Хочешь пойти сегодня вечером со мной на кендо?» — «Можно было бы и сходить, — ответил Поль и спросил: — А что, вообще-то, это такое?» И я стал рассказывать ему все, что знал о кендо, о происхождении этой старинной борьбы, ее правилах, этике, а также о ребятах, с которыми вместе занимался, о дантисте, менеджере из телефонной компании, здоровяке, бросившем все и уехавшим в Японию; и по мере своего рассказа я неожиданно для себя обнаруживал, что у моих приятелей, в общем-то, полно хороших качеств, и мне уже казалось, что я довольно часто присоединялся к их посиделкам после тренировок, о которых тоже рассказал Полю и которые теперь находил очень интересными.

Я не был полным ничтожеством, мои приятели были старше меня, они уже работали, жили настоящей взрослой жизнью, и я видел, что мой рассказ производит впечатление на Поля, может, он даже немного мне позавидовал, так как после окончания школы бросил заниматься спортом. «У нас на факультете есть футбольная команда, — сказал он, — но довольно слабенькая, мы играем, чтобы расслабиться». Он не приставал ко мне с расспросами об учебе, и я был признателен ему за это. «Если Раф об этом не говорит, значит, на то есть причины», — представлял я ход его мыслей, ведь на таком молчании и была построена наша дружба. Даже в самых двусмысленных ситуациях, как в случае с Элодией, когда он сидел на краю тротуара, обхватив голову руками, с окровавленным коленом, он все-таки не спросил, чем я с ней занимался, хотя она была его подружкой, его первой женщиной. Точно так же я не спросил его, почему он решил прокатиться, оставив нас дома наедине, как его угораздило упасть с велика, и почему он теперь сидит на земле, уставившись на колесо, и никого не зовет на помощь. Я помог ему подняться, и мы вместе зашагали к моему дому, я рассуждал о том, как починить велосипед, а он согласно кивал, не обращая внимания на стекавшую в носок тонкую струйку крови.

И тем вечером, когда мы шли после выставки и время от времени подфутболивали, словно мяч, валявшийся под ногами рекламный проспект, которыми были усыпаны все близлежащие улицы, мне казалось, что это все та же улица нашего детства, только растянувшаяся в длину до самого Парижа. А еще мне казалось, что я, занятый всем чем угодно, давно позабыл, что такое быть естественным и счастливым.