Несовершенные любовники

На сельскохозяйственной выставке Поль больше интересовался не племенными коровами, а новыми удобрениями, биологическим земледелием, возобновляемыми энергоресурсами, биоэтанолом и сложноэфирными соединениями, законами и положениями Евросоюза, задавал вопросы, вступал в дискуссии, собирал брошюры, аккуратно складывая их в свой кейс. Это было невероятно. Мой Поль, мой друг Поль, знал, что ускоряет рост моркови, мог назвать точный состав гамбургера, был знаком с производителями риса в Таиланде и кукурузы в Соединенных Штатах, мог виртуально накормить всех жителей планеты продуктами, не вызывающими язву желудка. Без него я до сих пор жил бы в лесу, собирая ягоды и грибы, или, учитывая мое невежество, давно умер, или превратился в скелет, или лежал в бреду под действием неизвестных алкалоидов. Мне стало стыдно за свои антропоморфические рассуждения перед коровами с красивыми ляжками. Окажись я вдруг на лугу умирающим от жажды, то не сумел бы подоить ни одну из них, не зная, как подступиться к вызывающему отвращение вымени. Задумывался ли я когда-нибудь, что молоко, которое я пил бутылками, чтобы набраться силы и, ловко орудуя мечом, привести в восхищение девушку со ступенек, вытекало из вымени, и что требовалось множество таких серьезных и умных парней, как мой Поль, чтобы разработать способ, как не дать размножаться бактериям при нарушении правил гигиены?

Я жил как паразит, как трутень, который кормится плодами чужого труда, предлагая взамен лишь туманные грезы. «О чем задумался?» — спросил меня Поль. И что-то замкнуло в моих нейронах и синапсах, где червь раздумий годами неспешно прогрызал себе тоннели, поскольку ответ мой был, мягко говоря, неожиданным: «О Бале колыбелей». О, господи, о Бале колыбелей! Я повернул голову, чтобы глянуть на чудака, произнесшего в этом гвалте сельскохозяйственной выставки столь неуместные слова, испытывая острое желание врезать ему по глупой башке, повалить на землю, по возможности, в навозную кучу, и в ту же секунду осознал, что этим козлом, увы, был я, все тот же Рафаэль, который приклеился ко мне словно банный лист, и я увидел также того, кто вызвал сбой в его мыслях, мчащихся по тоннелям и канавкам воспаленного мозга.

То был известный министр, который шел по центральному проходу в окружении фотографов и журналистов, и я стал объяснять Полю, что все нормально, что я просто стал жертвой ассоциаций — коварной болезни, вызывающей иногда умопомрачение, к счастью, кратковременное и без особых последствий (в данном случае цепочка была такой: министр, власть, деньги, благотворительная деятельность и так далее), — в общем, я так старался оправдаться, пытаясь, как в кроссвордах, найти нужное слово, которое соединило бы все мои невнятные объяснения, как вдруг заметил, что Поль меня не слушает.

Он отошел в сторону, уступив место кортежу, но в то же время выдвинувшись чуть вперед, чтобы лучше рассмотреть министра, а может, чтобы тот заметил его. И тут на лице Поля, моего Поля, появилось совершенно незнакомое мне выражение, которого, клянусь своей жизнью, я не видел никогда, а ведь никто не знал его лучше меня. Я был его другом детства, это с ним я проводил время на сеновале, бродил по тропинкам в лесу, бегал за девчонками, гулял взад-вперед по улицам городка, о котором знал, может, один процент жителей земли… Стоп, дыши, чувак… Это выражение, возникшее на его лице в какую-то долю секунды, обладало такой притягательной и неотразимой жизненной силой, что министр, пожимавший руки каким-то важным людям, вдруг направился к этому незнакомцу, моему Полю, вытянул вперед руку и, словно отбросив последние колебания, широко улыбнулся — так проявляется решительность государственных деятелей. Его окружение вначале замешкалось, но быстро бросило ломать голову над тем, кто же этот приветливый коренастый парень, и выстроилось дугой рядом с министром, который уже пожимал руку Полю, а Поль пожимал руку министру, уверенно произнося: «Поль Мишо, студент-агроном», и министр отвечал: «Ах, вот как, прекрасно, в каком университете учитесь?» — «В Лионском, господин министр». — «Прекрасно, прекрасно». Их ослепили вспышки фотоаппаратов, а когда толпа рассеялась, кортеж был уже далеко. Поль переложил в правую руку свой кейс, который держал в левой во время обмена рукопожатиями, и, повернувшись ко мне, произнес: «Так они все-таки сходили на бал?»