Несовременная страна. Россия в мире XXI века

Помимо всего сказанного, постоянная «смена вех» в российской внешней политике объясняется, на мой взгляд, и еще одним обстоятельством. Власть в России по целому ряду причин мыслит не в рамках парадигмы решения каждодневных рутинных задач, а разного рода «проектами» и «стратегиями». В основе ее действий (как в области экономики, так и внутренней и внешней политики) лежат некие умозрительные схемы, под которые она стремится «подгонять» действительность. Отчасти это обусловлено советской ментальностью многих представителей отечественной политической элиты, отчасти — стремлением убедить самих себя в своей способности реализовать грандиозные планы. Однако чем бы такой подход ни был вызван, он проявляется в постоянном сотворении неких grand projets, предполагающих, что существует палочка-выручалочка, которая может обеспечить России достижение на определенном этапе практически всех ее целей.

На протяжении последней четверти века можно выделить немалое число таких тем, которые довлели над принятием внешнеполитических решений. В 1990-е годы это было сначала представление о «единении» с Западом (1991–1998 годы), а позже — о необходимости сплотиться с нашими «старыми друзьями» и «воспользоваться прежними достижениями» (1999–2001 годы). В 2000-е к числу подобных тем можно отнести участие в «войне с терроризмом» как новую основу для укрепления отношений с союзниками (2001–2003 годы); концепцию «большой Европы», скрепленной энергетическими интересами и противостоящей Соединенным Штатам (2003–2005 годы); развитие Евразийского союза как новой имперской реинкарнации (с 2008 года и далее); знаменитый «поворот на Восток», в рамках которого Китай должен был заменить России весь остальной мир (начиная с 2012 года), и ряд других. Проблема этого «проектного» подхода заключается в том, что на каждом этапе власти рассматривали новую стратегию как способную дать ответ если не на все, то на большинство стоящих перед страной проблем. Ожидания были изначально завышенными, а факторы, которые могли помешать осуществлению вынашиваемых планов и которые были легко различимы еще до начала их реализации, не принимались в расчет. Именно эти завышенные ожидания и их последующий крах и вызывали «бешеные обороты» российского внешнеполитического «флюгера». Если бы цели изначально определялись как более скромные, а следование отдельным стратегиям не требовало отказа от реализации прочих программ, «шатаний» могло быть меньше, а результатов — больше. Проблема, однако, заключается также и в том, что на внешнюю политику переносились многие подходы, распространившиеся во внутренней, — а одним из важнейших из них уже в 2000-е годы стал переход к новым стратегиям до (и вне зависимости от) реализации предшествующих[565]. Идея удвоения ВВП в начале 2000-х, «национальные проекты» в середине десятилетия, амбициозная программа модернизации в 2008–2011 годах, стратегия развития Сибири и Дальнего Востока — ни одна из этих программ не была выполнена прежде, чем власти переключились на новые. Поэтому я бы сказал, что недоведение планов до логического завершения стало в Кремле стилем жизни, и в такой парадигме постоянная смена союзников и целей, задач и ориентиров представляется совершенно естественной — хотя от того не становится менее несовременной.

Российская внешнеполитическая «многовекторность», на деле выглядящая скорее неразборчивостью, должна была бы уступить место гораздо более структурированному подходу, основанному на адекватном понимании роли страны в современном мире. Вопрос о союзниках, который решается Кремлем всякий раз в очень драматичном ключе, следует разделить на два. С одной стороны, должен быть поставлен вопрос о том, союзником каких более сильных стран/союзов Россия намерена выступать. Это даст важный «якорь» для определения остальных приоритетов: по крайней мере станет понятно, что Москва будет «колебаться» вместе с выбранным союзником в отношении к другим державам «первого мира», и таким образом возникнет некий коридор возможностей, делающий внешнеполитический курс страны более предсказуемым. Четкая «связка» продемонстрирует политикам других стран, а также глобальным экономическим игрокам появление фактора, который будет удерживать Россию от неожиданных шагов, что после нескольких десятилетий крайней непоследовательности безусловно станет важным позитивным сигналом. С другой стороны, это обстоятельство сделает намного более простым и вопрос о том, кого Россия хочет и может считать своими союзниками (имеются в виду, разумеется, государства менее значимые и влиятельные на международной арене, в отношении которых Москва может выступать в роли старшего партнера). Если акцент будет сделан на демократические страны Запада, конфигурация будет одной, если на крупные авторитарные экономики — другой; однако в любом случае последовательность окажется выгоднее и рациональнее того мельтешения, в котором Россия провела практически все годы, прошедшие после распада Советского Союза.

Политика vs. экономика