— Старый кореш. Ты его не знаешь? Я ведь наверняка тебе о нем говорил. Друг детства. Надо же, вот сейчас о нем вспомнил… Сто лет его не видел. Слушай, Эдвард, давай по… Хотя ты, америкашка, наверно, уже поел.
— Нет, я подстраиваюсь под здешнее расписание. У меня живот подвело, но я еще не ужинал.
— Тогда поужинаем сегодня вместе. И я все-таки позвонил бы Альваро. Пусть сегодня будет вечер друзей, настоящих корешей, а не паблик рилейшенз, соберу уж всех. Идет?
— Нет проблем.
Эдвард заканчивает одеваться. Федерико открывает компьютер.
— Слушай, ты здорово загорел, хоть и рыжий.
— Угу, я делал репортаж в Андах две недели назад.
Федерико садится, открывает файлы.
— Может, ты хочешь сесть в свое кресло?
— Нет, сиди, мне и здесь хорошо. Ты не против, если я поработаю, пока мы будем болтать? Мне осталось всего ничего, несколько колонок для завтрашнего номера.
— Валяй, мне это не помешает.
— А! Я его ждал, вот и он!
— Кто?
— Твой американский акцент. Вот сейчас я его услышал. Ты молодец, просто молодец.
III
— Ну, как поживаешь? Все фотографируешь, как я погляжу. Ты был в Андах?
Эдвард, в сине-сером спортивном свитере, красных брюках и трехцветных кроссовках, сворачивает новую сигарету, а Федерико время от времени поднимает глаза от компьютера, чтобы посмотреть на собеседника.
— Я там снимал пейзажи.
— И как, удачно?
— Да, но после пейзажей, знаешь, хочется чего-то более интимного, более человеческого. А вообще, из этого, знаешь, книгу сделают. Проект еще неясный. Может быть, с текстом.
— Документальную?
— Нет, скорее tea-table-book [47], коротенькие легенды или стихи. Хотят обратиться к тамошнему автору.
Пальцы Федерико летают по клавиатуре, и на экране, как по волшебству, появляются строчки текста, они бегут, растут, движутся, мчатся, спотыкаются о невидимые поля, возобновляют свой бег и, пока их автор беседует, складываются в три одинаковые плотные колонки.
— А здесь ты эти фотографии выставляешь?
— Нет, здесь другие. Это старый замысел. Я сделал цикл фотографий два года назад здесь, в Мадриде, и отобрал из них для тематической выставки.
— Что за тема?
— Городские виды, снятые снизу вверх, верх фасадов с тротуара, небо, все как бы с детского роста. Там немало удачных.
— Надо же, я как раз пишу про Альмодовара, он снял город с неба для титров будущего фильма. Обратная перспектива, прикинь.
— Угу, в последнее время я делаю нечто подобное, виды Мадрида из окон. Немножко в духе Кайботта [48], знаешь.
АЛЬМОДОВАР В НЕБЕСАХ
Вчера во второй половине дня можно было встретить на улицах города детей, идущих, задрав голову, и только чудом (дети — мастера на чудеса) не натыкающихся на прохожих и фонари. Впрочем, не только детям было интересно, что же делает этот вертолет, который висел над Мадридом много часов, почти не двигаясь.
Кто бы мог поверить? Это Педро Альмодовар, тоже дитя города и великий мастер на чудеса, снимал столицу, «из любви, — поведал он, — только из любви к городу». Мы, однако, подозреваем, что вполне конкретная причина побудила священное чудовище испанского кино оплатить услуги частного пилота и добиться необходимого разрешения властей. «АВС» получила информацию из первых рук: съемки города необходимы Педро для начальных кадров его будущего фильма (нового хита проката), в котором, насколько нам известно, он оставит Барселону, чтобы заняться Мадридом и даже сделать его главным героем.
Об остальном режиссер пока таинственно молчит, и можно ожидать сильного фильма, очень интимного и личного (Феллини, «Амаркорд»), тем более что Альмодовар вряд ли стал бы зря снимать так долго и в одиночку материал для вступления.
Альмодовар обещал дать нашей газете первую информацию о том, что, вероятно, станет признанием, исповедью — и шедевром.
— Славно. А как ты до окон-то добираешься? Звонишь в квартиры?