Неспящий Мадрид

— Вот именно, я ему тоже говорила. И я же не виновата, что опоздала. Он вообще сначала никого не хотел видеть, а потом, в последнюю минуту, прислал сообщение, просил, чтобы я пришла, непременно. Я была свободна, да, но ведь у меня могли быть какие-нибудь планы, почему нет, и потом, машина, эти наркодельцы, использующие мою машину, ну чем я виновата, разве все предусмотришь, и пришлось идти в полицию, куда мне было деваться, а что допрос так затянулся, это полковник виноват.

— Капитан.

— Да, капитан, я ему сказала, что спешу, а потом еще этот чокнутый журналист остановился и четверть часа трепался с придурком из «бар-Бара».

— С коротышкой, одетым Моцартом?

— Да. Вы его знаете?

— Разумеется, но я не знал, что этот подонок Гарсия тоже с ним знаком.

— Они как минимум четверть часа болтали. Конечно, я все равно уже опоздала.

— Знаете, что я вам скажу? Вы тут совершенно ни при чем. И, положа руку на сердце: он сам виноват в своем провале, братец ваш. И ему еще повезло, что вы у него есть и что вы не врезали ему за это. Именно этого ему и не хватало — хорошей оплеухи. Я бы даже сказал, этак десятка хороших оплеух в детстве.

— Вы не должны так говорить.

— Нет, правда, я так, абстрактно, но априори…

— Априори, как вы говорите. Отец его бил.

— Простите.

— Да.

— У у-у, каким холодом повеяло. Я правда прошу прощения.

— Вы не могли этого знать.

— Налить вам еще капельку?

— С удовольствием.

— Вот бутылка и кончилась.

— Родится ребенок в этом году.

— Да ну?

— Есть такая примета.

— Ладно. Заказать еще бутылку?

— Лучше выйдем на воздух. Пройдемся еще немного? Я что-то опьянела.

— Вы правы, идемте.

IX

— Я тебе говорил и в тысячный раз повторяю, что он мудак!

— Я тебе говорил и в тысячу первый раз повторяю, что он великий человек.

— Я тебя прощаю, потому что ты пьян. Не то бы…

— А ты, если не хочешь, чтобы я вышвырнул твою писанину, «Органическое», фу-ты, ну и название, прямиком в помойку, советую тебе помалкивать.

— Вот! Вот издатель во всей своей красе, власть и угрозы. Но не забывай, что без нас, авторов, вы, издатели, — ничто. Пшик. Пустые бутылки, белая бумага, херы без яиц, да-да.

— Слушайте, извините меня, но вам, кажется, обоим хватит, мы тут не в забегаловке на рынке. Здесь дамы, и ваша грубость непозволительна. Селина, эй, этим двум охламонам больше не наливать, поставьте бутылку на пол, прошу вас, и не слушайте, что они говорят, или хотя бы забудьте. Знаете, до полуночи они вполне приличные люди.

— А ты, Сантьяго, вообще заткнись. Я не скажу здесь кое-чего, что, впрочем, само за себя говорит, но если не хочешь, чтобы… ну ты понял, лучше держи свои замечания при себе.

— Ладно, кажется, пора уходить, не так ли? Рюмочку после кофе я уже выпила.

— А рюмочку после рюмочки, а, Грасиэла, ты забыла это гениальное изобретение?

— Вы как хотите, а я ухожу. Сеньор Поро, было очень приятно. Селина, ты как? Идешь со мной или у тебя еще что-то?

— У меня встреча с соавтором, ну вы понимаете?

— Ладно, тогда расходимся.

Двери отдельного кабинета открыты, и двойная цепочка официантов убирает со стола. Сантьяго Кариньена помогает одеться Грасиэле, потом Эдит, которая стоит рядом. Альберто Поро подает пальто своей жене, Тибо Дюфрен Матильде Кариньена, а Селина Делло, Фернандо Берналь и Хавьер Миранда одеваются сами. Кто-то из официантов интересуется, кому выписать счет. Грасиэла Мата, с другой стороны стола уловив замешательство, говорит:

— Мне, малыш, мне.

Компания, с относительным достоинством, слегка пошатываясь, спускается по лестнице, пересекает почти пустой зал, где с ними прощается обслуга, покидает ресторан и вываливается на улицу. Сантьяго Кариньена исчезает, больше ни с кем не прощаясь и прихватив с собой Эдит Жако. Грасиэла Мата берет такси и уезжает одна; Селина уходит пешком; Альберто Поро спрашивает свою жену Пилар, в состоянии ли та вести машину. Нет. Матильда Кариньена предлагает их подвезти: Тибо на машине и не пьет спиртного. Поро соглашаются, и обе пары уходят к подземному паркингу на Пуэрта дель Соль. Хавьер Миранда и Фернандо Берналь остаются на тротуаре одни. За их спиной скрежещут замки ресторана, которые официант запирает на два оборота.

Берналь:

— Хавьер, ты как поедешь?

— Я приехал с Эдит Жако, подружкой Санти. Кривляка такая. Но Санти ее увел, а я тут остался, как дурак.

— Возьмем такси?

— Ты езжай. Я пройдусь пешком.

— Домой?

— А куда же еще!

— Как хочешь. Без обид?

— Отвали.

— Спасибо за книгу, старина.

— Вот-вот.

Хавьер Миранда, стоя на тротуаре, смотрит вслед удаляющемуся Берналю, видит, как тот поднимает руку, садится в такси, не слышит его, но знает, что он говорит: «Калье Маласанья, пожалуйста, дом тридцать один», и, только когда такси скрывается, Миранда, встряхнувшись, пускается в путь, чувствуя кружение в пьяной голове. Опершись рукой на фасад «Энтеро», который как раз гаснет, — под мышкой другой руки две стопки бумаги, которые ему передали сегодня, — он не может удержать позорную рвоту, забрызгав плиты светло-оранжевым.