Несравненная

Они посмеялись негромко и вернулись в лавку, каждый за свой прилавок. Здесь густой толчеи, как возле парней, не было, но и на торговлю грех жаловаться, особенно Поликарпу Андреевичу. Понемногу, не торопясь, но тянулись покупатели — не зеваки, а люди обстоятельные и хозяйственные, им не до забавных игрушек, они о будущей зиме думают, когда примется мороз уши откусывать. И уходили шапки, рукавицы и полушубки, пусть и не нарасхват, но к вечеру узлы пустели.

Поликарп Андреевич, чтобы удачу не спугнуть, тихонько, про себя,радовался.

День уже на вторую половину, вместе с солнцем, скатился. Скоро Марья Ивановна со старшими дочками подойдет, чтобы в лавке убраться и полы вымыть. Такой уговор имелся с Алпатовым — чтобы Гуляевы лавку в чистоте содержали. Только Поликарп Андреевич об этом подумал, а вот и его благоверная, легка на помине, на пороге нарисовалась. Встала разлюбезная, и принялась цепким глазом лавку обшаривать — все ли здесь ладно, нет ли урона, ненужной траты? Как в своей избе — хозяйкой поглядывает. Поликарп Андреевич нахмурился: не любил он, когда Марья Ивановна норов свой при чужих людях показывала. Сразу и пригнул ее, спросил сурово:

— Остальные-то где потерялись? Чего одна пришла?

— Да все мы тут, Поликарп Адреевич, за дверью девки стоят, краснобаев слушают. Пошуметь на них? — голос у Марьи Ивановны негромкий, почтительный, сразу видно, что со строгим мужем разговаривает.

Поликарп Андреевич подобрел:

— Пущай послушают... Мы с Арсением Кондратьичем тоже выходили, посмеялись...

— Пойду я воды наберу, а уж полы мыть — как вы скажете, — Марья Ивановна прилавок обогнула и толкнула низенькую дверь, которая вела в небольшой закуток, где хранился товар и разная хозяйственная мелочь. Загремела там железными ведрами, слышно стало, как из кадушки воду наливает.

А в лавку тем временем, придерживая островерхую войлочную шапку, чтобы не зацепиться ее макушкой за притолоку, входил Телебей Окунбаев и улыбался застенчиво, отчего на безбородом его лице с широким носом совсем терялись узкие глаза.

Вот так гость!

Поликарп Андреевич обе руки через прилавок протянул, чтобы поздороваться. Обрадовался, потому что тревожиться уже стал — приедет ли Телебей нынче на ярмарку, привезет ли овчину? Приехал, держит слово, степной житель. Такому гостю не грех и Уважение оказать. Помнил Поликарп Андреевич: три года назад не задалась у него торговля на зимней ярмарке, остался без всякого оборотного капитала, даже овчину, которую привез ему Телебей, купить не на что. Стал отказываться от товара. А Телебей лишь головой покачал и сказал:

— Плоха, Поликарпа, плоха думал. Шей больше, продашь больше, деньга отдашь. Бери!

Свалил кожи в ограде Алпатова и уехал, даже честного слова не потребовал. Конечно, Поликарп Андреевич деньги вернул, благодарил, кланяясь, говорил, что добра не забудет, а Телебей слушал его, улыбался, да изредка повторял любимое свое слово на русском:

— Харош, харош...

Он и теперь, как всегда, улыбался, радуясь встрече, и приговаривал:

— Харош, Поликарпа, харош...

Гостя провели в закуток, усадили на сундук, на самое удобное место, стали угощать пряниками, знали, что любит Телебей пряники фигурные, да чтобы они еще глазурью политы были. Возьмет такой пряник, положит его на ладонь и любуется словно на золотую бляху, а затем по крошке отламывает и в рот кладет. При этом совсем узкие глаза еще и прижмуривает от удовольствия. Но больше одного пряника он никогда не съедал, сколько ни упрашивай, и с собой брал ровно по счету — двенадцать, на всю семью, в которой имелось кроме хозяина двенадцать душ.

Овчины в этот раз Телебей привез на ярмарку много и просил, чтобы Поликарп Андреевич с Алпатовым помогли ее продать. Может, знают они таких людей, которым овчина потребуется, пусть бы им подсказали. А он, Телебей, в долгу не останется. Поликарп Андреевич переглянулись с Алпатовым и дружно кивнули — поможем.

— Я и сам нынче больше куплю, — говорил Поликарп Андреевич, — собираюсь на зиму ученика себе взять, есть толковый паренек на примете, вдвоем мы пошире развернемся.

Ударили по рукам и решили, чтобы дело в долгий ящик не откладывать, прямо сейчас же ехать на конский базар, куда Телебей доставил кожи на трех верблюдах и где разбил свою юрту.

Вышли на улицу, стали усаживаться в передок длинной телеги, на которой приехал гость. Телегу, как сказал Телебей, он на время попросил у доброго человека, чтобы после удобней было овчину везти. И только уселись, как подскочили гуляевские девки, Елена с Клавдией, и наперебой стали упрашивать, чтобы тятя их взял с собой — любопытно же прокатиться и поглазеть по сторонам. Да и подружкам в Колыбельке будет что рассказать: и как на концерт ходили, певицу слушали, и как игрушками два рыжих парня торговали, и как к киргизам на конский базар ездили...

Поначалу Поликарп Андреевич головой сердито мотнул, мол, нечего вам делать на этом базаре, но дочери так просили, что он обмяк сердцем и недовольно буркнул:

— Полезайте. Ты, Марья, нас здесь не жди, сразу к Алпатовым с овчиной поедем.