Несравненное право

– Ну, разумеется, ты поедешь со мной. Назло всем пророчествам мира! Как я теперь могу тебя отпустить?!

– Правильно! – просияла Криза. – Это нужное дело. Нельзя расставаться, если можна потом теряться! Я так хотеть для тебя счастье!

– Спасибо, плясунья. – Рене положил руки на плечи девушке. – Вот, возьми на счастье мое оружие... – и протянул побледневшей орке свою шпагу, а потом звонко расцеловал девушку в обе щеки. – Ты ведь теперь моя сестра. Сестра по оружию.

– Мы всегда быть тебе и твоим потомки сестра и брат, – Криза протянула обе руки к Рене, а Уррик громко добавил:

– Клянусь именем Истинных Созидателей, орки Юга вечно будут друзьями и союзниками Арроев. В беде и радости!

– В радости и беде! – подтвердил герцог, а Герика, лихорадочно сорвав с руки браслет из темного металла, протянула его гоблину.

– Уррик! Это тебе от меня. На память обо всем, что было... Обо мне, о Шандере, и, – она улыбнулась, – о Преданном.

Гоблин молча взял шелковую ленту, служившую женщине поясом, и поднес к губам:

– Я сохраню подарок той, в ком течет кровь Инты...

2231 год от В. И. 20-й день месяца Иноходца. Арция. Мунт

– Здоровье императора! – Жюльен-Огурец поднял пивную кружку. – Какое счастье, что Рене Счастливый распустил эту мразь – я имею в виду тайную канцелярию. Только я бы на его месте посадил бы всех синяков на кол, а доносчиков бы утопил в Льюфере.

– И не говорите, – хозяин «Счастливой Свиньи» был не менее решителен и кровожаден, – сколько достойных людей сгубили эти мерзавцы.

– А вы слышали, – Жюльен тоненько хихикнул, – что случилось с бывшим любимчиком Бернара, этим ре Прю?

– А, помню, чернявый такой красавчик...

– Уже не чернявый! – прыснул Огурец. – И не красавчик! Его моль сожрала!

– Чего?

– Чего-чего! Моль! Так что теперь у него ни усов, ни волосов... Гол, как тыква. Бровей и тех нет. И не растут... Мало того, как он где объявится, вся окрестная моль к нему слетается...

– Твое здоровье, – толстяк Жан-Аугуст, давясь от смеха, подлил мазиле свежего пива, – как же это так вышло?

– А поделом мерзавцу! Он сцепился с другим фискалом, и тот на него наслал моль. Синяки-то даром что объявили себя врагами Запретной магии, а колдовством баловались направо и налево. Это нам было ничего нельзя, а сами... – Огурец возмущенно стукнул опустевшей кружкой по столу, и хозяин поспешил ее наполнить.

– И что дальше, почтенный?

– Дальше? Ну, Прю грохнулся в обморок, и пока он так валялся, моль его и отделала...

– Уж больно скоро.

– А это была какая-то непростая моль! Представляешь, она все сожрала! Этого... вообще нашли в чем мать родила. Из синяков он, конечно, вылетел. И волосы у него расти перестали...

– Ой, насмешил, – толстый трактирщик схватился за бока, – а ты-то откуда знаешь?

– Люди рассказывают, – неопределенно пожал плечами мазила, скромно умолчав о том, что среди тех, кого он предлагал утопить в Льюфере, была и его скромная персона. Правда, ему повезло. Покойный Куй был человеком аккуратным и, даже умирая, озаботился уничтожить все свои бумаги, дядюшка Шикот помер два года назад, а Арман Трюэль, унюхав, что дела Годои плохи, решил, что с молодым и глупым Луи и бешеным Рене ему не сговориться, и исчез. Огурец остался без присмотра и благоразумно стал дожидаться победителей. Когда в Мунт вошли резестанты, мазила выполз на свет божий, напоминая всем и каждому о своей былой смелости. Сие возымело успех, тем паче что Мунт был изрядно прополот господами фискалами и отыскать в нем настоящих резестантов было бы трудновато. Огурец же со своим длинным языком и умением без мыла влезать в любую дыру на второй день после входа Луи в город уже малевал победителей, рассказывая им всяческие ужасы про годоевские времена. И все же, все же зря он рассказал трактирщику про ре Прю, ведь о его позоре, равно как и о том, что он оказался единственным, кого извлекли из-под обломков живым, знали только фискалы! Художник со вздохом взглянул на полупустой пивной бочонок:

– Ну, спасибо, почтенный Жан-Аугуст, пошел я, забегу к тебе как-нибудь.

– Заходи, почтенный, – улыбнулся трактирщик, – хоть ты сейчас и в гору пошел, но такой свининки, как у меня, вряд ли где еще попробуешь. Ты где сейчас?

– Личный живописец графов Батаров...

– Как же тебе удалось?

– Старый граф сам разыскал меня, – скромно потупился Огурец. – Помнишь, я приводил к тебе зимой женщину, она приходила в город от принца Луи, вечная ему память.

– Вечная память, – вздохнул трактирщик, вновь наполняя кружки.

– Так вот она приходила к Батарам, за домом которых эти проклятые синяки следили. Я едва успел увести бедняжку, правду сказать, я не думал тогда, что она из резестантов... Просто побоялся, что она как кур в ощип попадет – ведь эти мерзавцы всех без разбора хватали – и детей, и женщин... Твое здоровье! О чем бишь я? Ах да... Когда принц взял город, вернулись и уцелевшие Батары, и Луи им рассказал об услуге, которую я оказал госпоже Леопине. Принц хотел лично меня поблагодарить, но эти недобитые негодяи...