– Прощай, – Лебединый король стиснул тонкие пальцы скульптора, ставшего рыцарем, – если б я решал только за себя, я бы решил так же...
Быстрые холодные реки, запах смолы и хвои, непорочная чистота эдельвейсов, громкие крики синих птиц, облака, лежащие у твоих ног... Разве может быть что-то прекраснее гор?!
Уррик и Криза, держась за руки, стояли на вершине Гиаты[136]
и следили, как утренний туман под лучами солнца откатывался вниз, расползаясь по долинам. Наконец-то они были дома! Свободные, счастливые, исполненные уверенности в своей правоте! Как бы ни был красив Мунт, какими бы смелыми и честными ни оказались некоторые из встреченных ими «других», по-настоящему счастливыми можно быть только здесь. Солнечные лучи россыпью брызнули на склон, и роса заполыхала сотнями бриллиантов, а бриллианты на вплетенной в черную косу Кризы неувядаемой белой розе – подарке Рамиэрля – засверкали подобно росе...– Я знаю, что я сделаю, – Уррик сжал руку подруги, – но об этом будут знать только избранные!
– О чем ты?
– О клятве, которую я принес. Клятве верности крови Омма...
– Но Рене вовсе не просил тебя об этом, – возразила Криза.
– Плоха та клятва, которую вымогают, господарь Рене сам принял свой обет, и сам его исполнит... Исполнят и те, кто пошел за ним... Никто не заставит нас делать больше, чем мы сами. Ты убила старуху, но не ее Слово! Я знаю это, и ты знаешь. А значит, рано или поздно кровь Омма вновь призовет нас, и мы должны быть готовы. Я расскажу старшим мужчинам Юга все, и пусть те, кто хочет, подтвердят мою клятву. Это знание будет передаваться из рода в род, от отца к сыну, пока не придет время спуститься с гор и исполнить ее.
– Потому ты и решил вернуться? Но мы же обещали Рамиэрлю, что не оставим сына императора?
– Ты достойная женщина, Криза, – Уррик ласково улыбнулся, – и знаешь, что мужчина решает, а женщина идет за ним не спрашивая. Но лучше бы ты спросила, а не мучилась всю дорогу. Мы не нарушим слово, нет. Мы проводим этот год с родными. Я возьму своего сына и тех, кто поклянется охранять императора, и мы вернемся. Я говорил с Клэром из клана Рамиэрля, он останется рядом с сыном Рене, пока мы его не сменим, а может быть, и дольше...
– Клэр знает, зачем мы ушли?
– Да. И повелитель Лебедей, брат отца Романа. Он и укрепил меня в моем решении. Те, кто искупил свой грех, говорят, что беда уснула, но может проснуться.
– Они так говорят? – в глазах Кризы промелькнул чисто женский испуг. – Неужели все начнется снова...
– Нет, – подумав, ответил Уррик, – не снова, оно начнется там, где кончилось сейчас, и никто не знает, какой дорогой и когда придет наша судьба. Но мы должны быть готовы...
Глава 42
Бесконечная водная равнина слегка волновалась, издавая приглушенный гул, к которому так легко и сладко привыкнуть. Вечный ропот волн был здесь каким-то нежным и умиротворенным, как мурлыканье огромной кошки, находящейся в добром расположении духа.
Эти широты эландские маринеры – единственные, кто рисковал прорываться через Запретную черту и Бешеное море, – не зря прозвали Ласковыми... Рене, в молодости бывавший здесь, пожалуй, чаще других, оказавшись на берегу, нет-нет, да и вспоминал плаванье в теплом и удивительно спокойном море, напоминающее долгий и добрый сон. Многие годы в минуту безнадежной усталости и тоски ему снились прихотливые прыжки летучих рыбок, серебристыми искрами взлетающих над ровно и спокойно дышащим морем, гребни волн, соперничающие белизной с крыльями изредка пролетавших альбатросов, сверкающие на солнце светло-синие волны, неспешно и плавно догоняющие друг дружку.
Даже ветер в здешних местах мог служить образцом постоянства. Ровный и сильный, он дул в одном и том же направлении, освобождая моряков от множества забот и тревог... А что для океана, неба и ветра два десятка лет? Треть человеческой жизни для них даже не мгновение. Со времен молодости Рене Арроя ничего не изменилось – та же завораживающая синь, белые альбатросы, башни облаков на горизонте, закаты, обливающие то киноварью, то зеленью...