Нестор-летописец

– Я из Киева, – послушно сказал Несда и спросил высокого:  – А ты правда князь?

Князю в торжественных выездах положено быть в плаще-корзне. А у этого на плечах дружинный мятель, хотя и непростой – бархатный, обильно расшитый узорами.

– Правда. Мой отец – переяславский князь Всеволод Ярославич. А твой отец кто?

– Купец… Так это ты сын греческой принцессы Мономаховны? – Несда ощутил жгучее любопытство. – И где ты княжишь?

– Прежде в Ростове. Теперь в Смоленске.

– А я родился в Ростове, – живо поделился Несда. – Там померла моя мать. Епископ Леонтий крестит там язычников. Я помню его до сих пор, хотя был тогда в детском возрасте.

Исчерпав запас дружелюбных словес, он умолк.

Княжич Мономах пропустил все это мимо ушей и нетерпеливо спросил:

– Какое у вас тут недавно завелось капище? Про него говорят несусветные глупости.

– Да это на Лысой горе. Там ворожат полоцкие волхвы.

– А я слышал, будто туда каждую ночь прибегает в волчьем облике сам князь Всеслав, – сообщил рыжий Георгий.

– Это сказки, – заявил Мономах. – Ты, Георгий, варяг и потому веришь в подобные россказни. Все варяги легковерны.

– Давай проверим, – вспыхнул Георгий и оттого стал казаться еще более огненным.

– Ты знаешь путь туда? – спросил княжич Несду. – Проведешь нас? Но только ночью!

– Проведу, – с запинкой ответил Несда и тут же вспомнил: – Городские ворота ночью заперты.

– Ах да! – поморщился княжич. – А где находятся подземные градские дыры, ты, вестимо, не знаешь.

– Не знаю.

– Придется выйти за город на закате. Где ты будешь нас ждать?

– У Копыревских ворот. Оттуда ближе всего.

– Где такие ворота?

– Улицей направо от Жидовских.

– Договорились. Коня не бери, Георгий возьмет для тебя дружинного. Смотри, не обмани, купец!

В монастыре вдруг стало шумно и людно. Из дальнего конца обители, широко раскинувшейся на склоне холма, явилось целое шествие. Впереди шли князья Ярославичи в богатых золотошвейных корзнах с златокованой фибулой на правом плече и с меховой опушкой. У младшего Всеволода, женатого на греческой принцессе, корзно вышито на византийский манер кругами с орлами внутри. Все трое не молодые, но и не старые. Только у Изяслава, самого высокого и обильного телом, волосы, видные из-под шапки, тронуты серебром. Подле них выступали старшие сыновья – хмурый, с будто бы рубленым лицом и колючими глазами Мстислав Изяславич, статный, румяный, улыбчивый Глеб Святославич. Вокруг князей важно вышагивали бояре – киевский воевода Перенег Мстишич, тысяцкий Косняч, переяславский Никифор Жирятич по прозвищу Кыянин и черниговский Янь Вышатич. Позади всех брели трое смиренных иноков с опущенными взглядами.

Несда соскользнул с телеги и во все глаза рассматривал невиданное собрание. От келий навстречу князьям не торопясь шел монах, ничем от прочих не отличавшийся, разве что ряса на нем была еще более убогой, похожей на лохмотья. В летах он был почтенных, но годы и монашья келья не сгорбили прямую спину, не согнули широкие плечи, в которых чувствовалась былая сила. Верно, в молодости мог и дикого тура уложить ударом кулака, восхищенно подумал Несда о монахе.

За чернецом, сильно отстав, шагал Захарья. Купцу было неловко, что взгляды, направленные на монаха, достались и ему. Пытаясь стать незаметным, он заспешил в сторону, к телеге.

– Спаси вас Христос, князья земли Русской, и вас, бояре благочестивые, – негромко произнес монах, подходя ближе к собранию.

– Что же ты не спросишь, отче Феодосий, что нам напророчил Антоний? – неприветливо осведомился князь Изяслав.

Несда невольно схватил подошедшего отца за руку:

– Это игумен Феодосий!

Мономах и Георгий заторопились присоединиться к остальным.

– Что бы ни было, на все воля Божья, – кротко ответил игумен.

– Он пообещал нам поражение и погибель!

– Уста блаженного Антония не произносят ложного свидетельства, – сказал Феодосий. – Смирись, благоверный князь.

Но возмущенной душе Изяслава было не до смирения.

– Благослови нас ты, отче, – не попросил, а повелел он, – и пообещай, что будешь молиться о нашей победе над погаными половцами.

Игумен без прекословий подошел к каждому, начав с Изяслава, и перекрестил с краткой молитвой. А воеводе Яню Вышатичу с улыбкой прибавил:

– Не говорил ли я тебе, боярин, что скоро вновь увидимся?

– Говорил, отче, – улыбнулся в ответ воевода, хоть и тяжело было у него на душе из-за Антониева предсказания.

– А ты не хмурься. Помнишь, что еще говорил тебе, – верь и будь мужествен.

– Хорошо, отче, – благодарно отмолвил Янь Вышатич. –  Утвердил ты меня тогда, и ныне не поколеблюсь.

Последним благословение Феодосия принял подоспевший боярин князя Всеволода варяг Симон. На его лице было странное выражение: будто смешались нераздельно счастье и несчастье.

– Что сказал тебе Антоний? – спросил Всеволод.

– Прости, князь, – с легким поклоном ответил боярин, – его слова были столь удивительны, что я не смею их повторить.

Изяслав первым пошел к воротам монастыря, где ждали отроки с конями. За ним потянулись остальные. Князь Святослав несколько раз оборачивался на игумена и чему-то улыбался.