Нестор-летописец

В это время на Подоле, вдоволь наоравшись и надсадив глотки, снаряжали к князю послов. Отобрали десятерых, всем вечем проводили до Боричева взвоза и вернулись на торг ждать ответа. Половина послов была – битые ополченцы, другая – посадские молодчики, не успевшие седмицу назад отобраться в ратную тысячу. На главную площадь Горы они явились с такими нахальными рожами, что гриди не хотели пускать их дальше. Послы подняли шум, и князья поневоле услыхали желание черни: все княжьи хоромы – три каменных терема, и в придачу Десятинная церковь – стояли близко. Изяслав, крепко поморщившись, будто испил прокисшего вина, вышел на паперть и недовольно воззрел на посадских. Те, отринув стражников, подошли к церкви и поснимали шапки.

– Здрав будь, князь, – молвил самый старший.

– И вам того же, коли не врете, молодцы.

– Чего нам врать, князь-отец. Мы к тебе с наказом от вольного киевского люда.

– Ну, говорите, с чем пожаловали, – хмуро дозволил Изяслав.

– Хотим воевать с проклятыми куманами. Не дело это, что поганые расселись по нашей земле и татьбу с разбоем учиняют. Дай нам, князь, оружие и коней, заново с ними сразимся.

– Хотим воевать. Не дело это. Сразимся! – разноголосо поддержали его остальные.

– Сражаться захотели? – усмехнулся Изяслав. – А кто поведет вас?

– Да вроде Косняч должен, – озадачился старшой. –  Все ж какой-никакой…

– Ну так у него и просите оружие да коней. Я вам ничего не дам. Храбры сыскались! А не то идите на Альту – там подбирайте брошенное.

– Насмехаешься, князь! – сдвинул брови старшой. – А коли так… – Он оглянулся на прочих послов, охрабрел: – Не надобен нам больше Косняч, другого над тысячей поставь!

– Не надобен Косняч! Другого ставь! – единодушно взроптало посольство. – Гнилой он тысяцкий!

Изяслав с угрозой сощурил глаза.

– Это кто вас подучил на моих бояр пасть разевать, люд киевский? Уж не полоцкие ли дружинники?

– Нам полоцкие не указ. – Послы переглянулись. –  Мы сами по себе.

– Вон пошли!! – рявкнул Изяслав и указал пальцем на вытянутой руке. – Вон!!!

Для верности он притопнул ногой.

– Ну, извиняй, князь, – сказали послы, нахлобучивая шапки, – если что.

Они развернулись и пошли прочь.

– И не очень-то там, – прокричал им вслед Изяслав. – Если что, управу-то найду!

– Эх, князь! – донесся от послов вздох. – Мы по-хорошему хотели.

Изяслав встретился взглядом со Всеволодом.

– Напрасно ты так, брат, – качнул тот головой.

– Молчать! – прикрикнул и на него киевский князь. – Я старший!

И гневно вернулся в церковь.

Послы несолоно хлебавши вернулись на торг. Рассказали, как было дело. Вече, разогретое за то время даровой медовухой от лавочников, распалилось еще больше княжьими словами. Речи звучали все зашибчивей и для князя возмутительней. Тут в середину пролез седобородый старец с костяными оберегами на груди и резным посохом.

– Дивлюсь вам, киевские люди, – задребезжал он и воздел кверху руки с палкой. – Князь ваш плюет вам в глаза и ни во что ставит голос веча, а вы терпите! Где твоя вольность, гордый Киев? Пошто подставляешь свою выю под воловье ярмо?

В толпе одобрительно зашумели.

– Дело говорит волхв!

– Надо волю нашу явить…

– …чтоб неповадно было князю с боярами кабалить нас как холопьев.

– У холопов своего голоса нет, а у нас есть!

– Косняча долой! Хватит, попил кровушки!

С тысяцкого и порешили начать.

Всей толпой, опять же, пошли по Боричеву к Горе, минули ворота  и в давке кого-то чуть не потоптали. Полукружной улицей подобрались к Коснячковым сказочным хоромам с дюжиной крутобоких главок. Там уже будто знали: вход во двор на крепком запоре, верхние оконца – видно – закрыты ставнями, да щели оставлены, холоп отвечает невежливо. Разве что коньки с петушками на охлупнях теремных главок не ржут и не кукарекают.

– Нету хозяина! – гаркнул холоп. – Прочь идите!

– Ворота выломаем! Вон и бревно валяется, будто для нас положено.

– Дворовые отроки стрелять будут, – предупредил холоп.

Вече подумало и сказало:

– Ну и пес с тобой.

– Пойдем снова к князю! – зашумели люди. – Косняч на потом останется.

Слухи о мятежном вече летели по Киеву с быстротой пущенной стрелы. Толпа разбухала на глазах. Со всех концов на Гору прибывали ремесленники, лавочники, дворские рядовичи, бездельные холопы и мальчишки.

Захарья пришел с торга вместе с вечем. Злость на половцев, погубивших лодьи, родню и товар на пятьсот гривен серебра, вот уж седмицу жгла ему душу. К ней прибавилась досада на князя, не сумевшего даже с братними дружинами наказать поганых. Да еще заноза в сердце – обманули монахи. Целый воз подарков приняли, а не помогли. Тройная обида вытолкнула его с утра из дому, заставила драть горло на вече вместе со всеми.

– Что к князю! Дружину надо из поруба освобождать! – проорал кто-то.

– Какую дружину? – толпа всколыхнулась, почуяв дело.

– Полоцких мужей, которых Косняч с Изяславом в темницу засадили!

Советчик и сам казался чьим-то дружинником, только что меча на поясе не было: рослый детина с золотой серьгой в ухе и длинным чубом.

– Ты-то, отрок, из полоцких, что ль, будешь? – осведомились горожане, не со злом, а по-доброму.