Нестор Махно

– Вожак, говорят, прячется недалече, на хуторе. Надо б найти.

– Вперед и только! – сразу же согласился Нестор, направляясь к лошадям.

Но тут возвратилась женщина в черном платке.

– Куда вы, родненькие? – вскрикнула. – Останьтесь! Помянуть же по-христиански чоловика. Сеня, Пантюша, хоть вы. Благаю!

Каретники замялись: тетке нельзя отказать и от своих негоже отрываться.

– Как ты? – спросил Семен у Махно.

– Смотрите, – неопределенно ответил тот.

– Есть святое, сынки. Оно выше нас, ой, выше! – проникновенно сказала женщина в черном. – Забудете о нем в суете – пропадете. Попомните мое слово!

Она глядела так страдальчески, что Нестор предложил:

– Исполним ее волю. Но быстро. Раз-два и вперед.

На том и порешили. Семен с благодарностью обнял приятеля за шею. Им предстояли большие испытания, и, кто знает, может, и из таких уступок рождается преданность и дружба.

По местному обычаю молча помянули покойных, погоревали и отправились искать Ермократьева.

– Слушайте, мы его в глаза не видели. Никто, – заговорил Алексей Чубенко. – А он вне себя сейчас, заупрямится, пальнет сдуру. Может, плюнем и подадимся в Гуляй-Поле? Все равно отряда уже нет. Мы хотели соединиться. С кем?

– Ладно тебе, – буркнул Пантелей Каретник. – Что же, бросить в таком горе?

На это нечего было возразить, и Алексей замолчал.

Хуторок, что они искали, находился недалеко от Лукашово. Пять беленьких хат стояли рядом с молодыми пирамидальными тополями. Теперь на разведку отправился Махно, поскольку хоть ночью, но разговаривал с Ермократьевым. А чтобы местные не побоялись гостей, с Нестором ехал лукашовский мужичок. Он легко договорился с хозяином первой хаты. Тот отвел их к сараю, позвал:

– Павле, тэбэ шукають! Свои!

Чуть погодя появился бородатый, плотный дядя лет тридцати, в измятом пиджаке и брюках, видимо, хоронился на сеновале.

– Что нужно? – спросил мрачно.

Без долгих объяснений Нестор сказал:

– Я Махно. А ты, случаем, не Ермократьев?

Некоторое время бородач крайне подозрительно разглядывал его и наконец изрек грубо:

– Брехать силен, парень! Махно-то я лично знаю… Не вздумайте дурить! – прибавил он сквозь зубы. – Там, за моей спиной, елки-палки, прямо вам в лобешники нацелено дуло «максима», и терять нам уже нечего.

– Дурак ты, – холодно парировал Нестор. – Ночью тогда, у дома Свистунова, у дерева… Помнишь? Это же нарочно не придумаешь!

– Что, ты и есть? – явно разочарованно окинул его взглядом Ермократьев. – Ну, здоров был, Махно.

Он протянул широкую ладонь, и не успел Нестор пожать ее, как Павел порывисто обнял его.

– Мать честная! – удивился он, отпуская Махно и все еще недоверчиво рассматривая гостя со всех сторон. – Точно. Голос твой.

– А чей же? Выкатывай свой «максим». Нас люди ждут. Много у тебя братвы осталось?

– Думал, богатыря встречу, – не мог успокоиться Ермократьев, – а ты вон каков, елки-палки. Эй, ребята, выходи. Это свои! – и он вдруг запел:

Прежде был солдат тетеря,
Не такой он стал теперя,
Как раскрыли ему двери
Стал солдатик хуже зверя.

Нестор слушал его, чуть прищурив глаза и покусывая губы: положил столько людей и хоть бы что. Правда, песня уж больно суровая. «Шпендриком» сам же называл, а богатыря ищет. Странная русская натура.

– Служивый? – поинтересовался Махно.

– Не различаешь, что ли? Поустала и рука от железного штыка. Вали, ребята!

Их оказалось восемь человек с «максимом» и ворохом патронных лент.

– Слушай, Нестор Иванович… правильно я тебя величаю? – вспомнил Ермократьев. – Мы вчерась заколбасили ихнего офицерика. Примеряли обмундирование – никому не налазит. Хочешь взять?

Махно пробирался на Украину в погонах штабс-капитана, неловко расшаркивался, отдавал честь, и это помогло избежать многих неприятностей.

– Годится, – согласился он, усмехаясь. – Хоть не понизили, надеюсь?

Ему подали одежду, помогли примерить. Она оказалась впору, и на плечах Нестора заблестели погоны. Выкатили заседательскую бричку на рессорах.

– Тогда бери уж и моего рысака, – расщедрился Ермократьев, как бы сразу признавая верховенство Махно. – Правда, он не мой – помещичий. Да неважно. Гляди – орел! Поскачешь во главе!

– Нет, благодарю, – отвечал Нестор, подумав. – Я лучше на мягком сене поеду, рядом с пулеметом. Тачанка для капитана более подходящее место.

Он и не подозревал тогда, какое военное значение обретут со временем эти его слова.

В старом помещичьем саду осень еще только поселялась. Манили к себе налитые соком груши, сливы, матовые грозди винограда. Осыпались редкие сухие листья. Пахло тиной из заброшенного пруда, и совсем по-летнему, протяжно пела синица.

– Болваны! Собственными руками, с кровью вырывают свое и наше будущее! – возбужденно говорил прапорщик, прогуливаясь в саду с отставным генералом Миргородским. Офицерик был в отлично сшитом синем френче, галифе и сапогах. Так он ходил и на фронте, напоминая самоуверенных юных барончиков.

– Я имею в виду чернь, – уточнил он, видя, что отец нахмурился.