Нестор Махно

Дорогу указывал Лютый. Поплутав по лесу, степняки наконец выбрались на поляну. Там вместо партизан… в аккуратном каре стояли австрийцы! Махно оторопел. Попались! И как глупо! Он мгновенно повернул коня, чтобы дать деру, и услышал:

– Товарищ Махно! Это я, Щусь! Вот ваш заложник!

Но тропе бежал улыбающийся Роздайбида, и у Нестора отлегло от сердца. Он спешился и пошел навстречу Щусю. Тот был в клеше и форменке, с пулеметной лентой через плечо, на боку сабля, наган, гранаты – вылитый броненосец! Никакого сомнения – давно знакомый красавец. Они обнялись и поцеловались.

– Здравствуйте, бойцы! – приветствовал Нестор отряд и лишь сейчас рассмотрел немецкую форму, и австрийскую, гайдамацкую, и крестьянские свитки, суконные серяки. Ответ был дружный, даже восторженный. Чувствовалось, что помощь ждали, были ей рады.

– Что ты, товарищ Щусь, делал до сих пор и что намерен предпринять? – спросил Махно нарочито громко, чтобы все слышали.

– Нападали на возвратившихся помещиков, уничтожали их, охранителей и солдат.

– Теперь послушай меня. Тут ты погибнешь, рано или поздно. Брось лес, выйди на простор, зови селян, особенно молодежь, в революционную бурю. Ринемся в открытый бой с палачами. Согласен?

Федор молчал, поглядывая на повстанцев. Тщеславный малый, он привык верховодить. А Махно не зря появился, первенство не уступит. «Эх, неохота идти в подчинение. Но силы-то будут о-го-го. Я и в большом отряде не потеряюсь. Или не стоит, а? Спрошу братишек», – решил Щусь.

– Слышите, что он предлагает?

– Слышим! – радостно донеслось в ответ.

Это развеяло сомнения. Федор схватил Нестора в объятия, поднял его и крикнул:

– Да, да! Пойдем с тобой!

Отряды объединились, и Махно нетерпеливо прикидывал, что теперь-то можно будет отправиться и в дальний рейд: по селам и хуторам Юзовки, Мариуполя…

– Обедать пора, – напомнил Гаврюха Троян.

– У тебя ж пузо!

– В молодости сорок вареников глотал, а счас еле-еле пятьдесят.

Тем временем на окраине села людей собралось изрядно. В отряд просились родственники тех, кого расстреляли австрийцы, бывшие фронтовики, что раньше колебались. Рядом толклись их жены, невесты, зеваки, дети. Махно радовался. Вот он, народ, и что пожелает, то и будем делать, а не по указке умников из Киева или Москвы. На улице уже не хватало места, и все не спеша пошли в центр.

– Голод не свой брат, – настойчивее напомнил Троян.

– Где у вас кулаки живут? – спросил Нестор селян.

– А нэдалэко. На тий вулыци.

– Тю, та ось жэ хата Лукьянэнка!

– Позовите. Пусть даст на суп теленка или овцу. На той улице тоже возьмите. Станут возражать – доложите. Лютый, чув? Организуй обед!

Пока они шли на церковную площадь, Федор Щусь легонько прикоснулся к плечу Нестора:

– Думаешь, почему земляки такие сознательные?

Что-что, но подобный вопрос Махно не ожидал от простодушного на вид красавца-матроса.

– Глянь сюда, – он достал из кармана измятую бумажку и начал читать: – «Крестьяне села Больше-Михайловки обязаны выдать для содержания экспедиционного батальона 160 арб сена и соломы, 15 возов картошки, 70 хлебов, 65 пудов сала, 35 курей, 5 кабанов, 6 фунтов чая, пуд табака, 3 пуда кислой капусты…»

– Постой, Федя. Сразу, что ли?

– Конечно. Это приказ. Недавно издан. Еще не все! Слушай дальше: «100 пудов пшена, 550 пшеницы и 800 ячменя». Земляки умоляли, дескать, раньше уже все забрали. Ах так! Приперли солдат, арестовали десять заложников, пулеметы установили и ну шастать по чердакам, погребам, клуням. Последнюю торбу отбирали. Кто раскроет рот – шомполами. Моих дружков – на акацию. А-а! – жарко выдохнул Щусь. – Потому и мы жалостью не балуемся.

Нестор взглянул на него попристальнее и приметил что-то звероватое в веселом оскале.

Да-а, – согласился он, подумывая, что скажет на митинге, который уже стихийно возник на церковной площади. Здесь по воскресеньям и торговали. Взобравшись на базарную стойку, Махно поднял руку. Люди притихли. Он начал говорить хрипловатым тенорком о поборах и жестокостях оккупантов, варты, о том, что нельзя дальше терпеть.

Кто стоял подальше, не слышали, подходили, напирали. Голос Нестора крепчал. Он упомянул о новой опасности: казаках с Дона, царских генералах, офицерах, что сбиваются в стаи, возможно, скоро тоже нагрянут и… увидел такое знакомое лицо, светлое, потерянное. Тина! Как она тут оказалась? Он еще что-то говорил, более страстно. Люди хлопали в ладоши, вскрикивали: «Слава! Нет пощады врагам! Нет!»

По окончании митинга Махно обступили со всех сторон, и он потерял Тину из виду. «Ладно, – подумал, – никуда она не денется. А убежит снова – тоже невелика потеря. Сейчас не до нежностей».

– Ты зря это – о беспощадности, о полчищах врагов, – внушал ему между тем Чубенко. – Политика – тонкая штука. Испугаются и завтра разбегутся.

– Так шумели же, одобряли.

– Не все, ух, далеко не все.

– Народец себе на уме, – подтвердил и Семен Каретник.

– Ничего вы не смыслите в политике. Я всегда буду говорить только правду, – возразил Нестор. – Ложь порождает новую ложь!