Я входила в игровую комнату и по привычке использовала проверенное средство против дискомфорта: «деятельность».
Например, начинала качать ребёнка на качелях. Дискомфорт усиливался. Я бросала одно «дело» и шла искать другое. В конце концов моё поведение на занятии превращалось в «полевое»[12].
Тогда я не замечала разницы между моим бездействием и кажущимся бездействием психолога.
«При достаточном осознании и опыте работы можно говорить о создании такого терапевтического альянса, когда появляется бытие с клиентом. Состояние бытия связано с созданием кажущейся неактивности. Если терапевт активен, то он ведет ребёнка за собой, не давая ему свободы, но это должно, как минимум, совпадать с его готовностью следовать».[13]
До готовности к созданию «такого терапевтического альянса, когда…» мне было очень далеко. Моё бездействие просто было оборотной стороной моих «действий».
Как было сказано выше, я оказалась в безвыходном положении. А чем положение безвыходнее, тем ближе оно к разрешению. Сама того не замечая, я начала переходить на следующий уровень под названием «видеть и слышать».
Чтобы увидеть и услышать аутичных детей, этих жителей «другого мира», мне пришлось войти в этот «другой мир» и действовать на свой страх и риск.
Мне предстояло сделать важнейший шаг: попробовать заговорить с аутичными детьми на их языке.
Для этого нужно было только одно: смотреть, слушать, запоминать и подражать.
Подражать их стереотипным движениям, странной вокализации, ходить за ними по комнате, копировать выражение лиц, играть в их непонятные игры.
Следовать за ними. Побыть ведомой.
Такое взаимодействие тоже сложно назвать полноценным, но на тот момент это было для меня неважно. Мне хотелось заглянуть в мир ребёнка-аутиста, ощутить себя им. И не просто хотелось – это было необходимо. Общение на моей волне не получалось. Значит, нужно настроить себя на другую волну.
Так я увидела неизвестный мир во всей его красоте и страхе. Поняла, как можно часами наблюдать за бликами света на боках кубиков. Узнала, что такое панический страх перед хлопаньем двери.
Самое странное, что я знала это и раньше.
Попасть в мир «другой стороны» (аутичного ребёнка) – важное условие для налаживания отношений.
Важное, но недостаточное.
Чтобы общение стало действительно ценным и для меня, и для аутиста, я должна одновременно находиться в двух мирах – аутичном и обычном. Если я буду только в обычном мире, то не смогу понять ребёнка, и он откажется со мной взаимодействовать.
А если застряну в аутичном мире, то не смогу проводить ребёнка в обычный мир.
Отлично, я поняла, чего я хочу достичь.
Вопрос – как?
Кажется, я подошла к самому сложному.
Мне кажется, что работа с аутичными детьми – это искусство чувствовать и реагировать.
Очень тонко чувствовать и очень гибко реагировать. Причём чувствовать с опережением, иначе отреагировать можно и не успеть.
Суть этого процесса – как я его понимаю – в том, чтобы улавливать и расшифровывать сигналы, которые посылает вам ребёнок из своего аутичного мира и посылать в ответ сигналы из мира обычного.
Форма сигнала может быть какая угодно, например словесная. Или поведенческая. Любая. Это похоже на игру в настольный теннис, когда вы играете с новичком. Вы пытаетесь во что бы то ни стало отбить его подачи, слишком слабые или в сетку. И сделать это несильно, чтобы партнёр, в свою очередь, смог отбить ваши.
Для того чтобы игра состоялась, вам нужно:
1. хорошо играть в настольный теннис;
2. уметь войти в положение партнёра, понять его трудности;
3. хотеть играть.
Это возможно, только если вы научились находиться в двух мирах одновременно и ещё немножко над.
Именно на этом уровне возможен «такой терапевтический альянс, когда появляется «бытие с клиентом» и поле «мы».
Мне сложно писать про эту ступень взаимодействия, потому что я сама её ещё не достигла.
И. Карвасарская пишет, что поле «мы» должно возникнуть при первичном контакте аутичного ребёнка и психолога.
Чтобы научиться создавать это поле при первичном контакте, мне понадобится ещё как минимум несколько лет работы.
Но в любом случае, от безличного уровня «деятельности» я перехожу на уровень взаимодействия, когда одинаково важны все участники общения – и ребёнок, и я, и окружающее нас пространство.
7.
Я начала работать с аутистами, преследуя чёткую цель: «научиться новому и при этом кому-то помочь». И я была уверена, что этот «кто-то», кому надо помочь – кто угодно, только не я сама.
Так мать аутичного ребёнка говорит: «помогайте моему сыну, а не мне», не догадываясь, что от её психологического состояния напрямую зависит состояние сына.
Я пришла, чтобы помогать другим, а не решать свои проблемы.
Между тем проблемы постепенно проявились сами – вот они:
– полевое поведение, использование людей в качестве «инструментов»;
– страхи, стереотипные формы поведения, агрессия;
– неумение гибко реагировать на изменения среды; и это далеко не все.