Нестрашный мир

Сегодня мы узнали, что Андрюшу отправили в детский дом. Я тебе, кажется, не рассказывала про него.

Чаще всего Андрей говорит слово «казаки». Это означает всё хорошее.

Порисовать – казаки, качели – казаки, мелкие игрушечки из киндер-сюрпризов – тоже казаки.

Он произносит это слово целиком, но как-то коротко, на одном дыхании, поэтому кажется, что это только один слог: казаки, максимум – два.

А первое его слово было: «Америка».

Дорогой Лёва!

Когда я первый раз пришла в Фонд и села в углу на стул, ко мне подошел мальчик и дотронулся до правой щеки. Так началось моё путешествие.

Мой редактор говорит, что лучше всё-таки объяснить, что такое Фонд. Фонд – это Фонд. Я там работаю с 2004 года.

Тебе пока всё понятно?

Спрашивай, если что.

* * *

Дорогой Лёва!

Когда я была поэтом, мне было обидно и досадно, что я не чудотворец.

Теперь я работаю с детьми, и мне страшно, что я не чудотворец.

Никакой другой труд не даст мне столько радости, вдохновения, умиротворения.

И столько страха, тоски, неуверенности. Опасная работа.

Я ведь серьёзно: то пребываю на верху блаженства, то опускаюсь в бездну скорби.

Я серьёзно: дефектология – хроники пикирующего бомбардировщика.

Я хотела помочь детям справиться с их страхами, стереотипами, научить их устанавливать контакт с другими людьми.

И поэтому я бесконечно сталкиваюсь со своими страхами, негибкостью, неумением устанавливать контакт, чувствовать другого.

Меня бросает из крайности в крайность.

Я нетерпелива. Не с детьми нетерпелива, а с собой: хватаюсь за одно, за другое, ищу новое, не использовав до конца старое.

Я теряю голову перед своими ошибками.

Я впадаю в отчаянье от своего неумения.

Я чувствую, что мне самой нужна моя помощь.

И за спиной я всё время ощущаю Бога, который говорит: «Ты должна мне ещё одну душу».

И родителей, которые повторяют: «Ты в ответе за нашу новую надежду».

Поэтому мне страшно.

* * *

Дорогой Лёва!

Когда ты собирался быть врачом —
Я это время, кажется, застала,
Но это совершенно ни при чём —

Я что-то ощутила за плечом

И прыгнула под ветер с пьедестала —
Обратно не заманишь калачом.
Бежала, догоняла, уставала,
Смотрела на попутчиков сычом,
Величия – увы – как не бывало.
И по горячим трещинкам земли,
Как девочка, играющая в классы,
Шепча себе «у волка не боли»,
Считая мир, не отходя от кассы,
Ловя часы, покуда не прошли.

Сидела на ступеньках и крала

Насущный хлеб со школьного подноса,
У поварихи-жизни из-под носа,
Со страхом обходила зеркала,
И вскакивала из-за стола.
Снежинки спят. На вкус они горьки.
Их собирает ветер в вихорьки,
Они взлетают, как пылинки в храме,
А я смотрю на всё из-под руки
И ухожу с последними ветрами.

* * *

Дорогой Лёва!

Вчера была на родительской группе.

Мать:

– А я вот, девочки, думаю, надо найти Косте лесника. Остальные:

– Кого?! Мать:

– Ну, лесника. Где-нибудь в Новгородской области, или ещё подальше, в чаще. Там же, девочки, лесничества. Ещё остались. Я узнавала. А лесники – это же спокойные люди. Они сами – как аутисты. Круглый год в лесу, без людей. Ну, я подумала: научил бы он моего Котьку помогать, хворост собирать, печь топить. Костя же умный. Он научится. А потом, глядишь, сам лесником станет…

* * *

Дорогой Лёва!

Я занимаюсь с Рустамом в учительской. Другого места для занятий в просторном бардаке школы N не нашлось. С одной стороны, это, конечно, неудобно, а с другой – очень познавательно. Потому что за два урока наших занятий к нам заходит за журналами весь учительский состав школы N.

Рустам – это местная достопримечательность. Потому что он «мальчик– Маугли», «детка из клетки» и так далее.

Примерно треть тётенек-учителей (как вы уже догадались, коллектив школы N на девяносто восемь процентов состоит из дам среднего возраста) подходит поближе и доверительным шепотом рассказывает:

– Вы знаете, такое ощущение, что его первые восемь лет жизни держали в запертом помещении… Голого… А пищу пере давали через окошечко…

Иногда они интересуются: «Ну, как он? Есть хоть какие-то успехи?»

Я, конечно, бодро отвечаю, что успехов полно и вообще Рустам у нас ещёвырастетивсемпокажет.

Тогда они (не так бодро) улыбаются, берут свои журналы и уходят.

Некоторые не обращают на нас никакого внимания, как будто нас и нет. В чём-то они правы: я в школе не работаю, а Рустам вообще из ряда вон. Поэтому мы невидимые.

Иные тётеньки, наиболее нам симпатичные, здороваются, улыбаются и не мешают.