Нестрашный мир

Сегодня одна девочка залила меня, себя и всё окружающее пространство киселём.

Один мальчик верхом на горшке ускакал в угол и свернул с горшка другого мальчика.

Одной девочке не удалось почистить зубы, так как она встала на голову.

Ещё одна девочка, пока я пыталась вложить ей в руку ложку, другой рукой аккуратно размазывала кашу по столу…

Меня гложет нетерпение и желание показать им всё и сразу. Поэтому мне уже сказали:

– Маша! Ну нельзя же так быстро! Наши дети слабые…

Кроме того, моя голова отказывается вмещать информацию о том, где хранятся памперсы, на кого какой свитер, кого кормить сначала, а кого потом и т. д, и т. д, и т. д.

Я знаю, что у меня ко всему этому мало врождённых способностей. Я очень резко двигаюсь. Нетерпелива. Не умею делать «по-матерински». Путаю и роняю. И тому подобное.

Чему меня пять лет учили? Онеге спасибо, а то бы пропала совсем. Сострадания во мне мало. Я вообще его не знаю. Мною движет какой-то духовный голод, желание приблизить к себе мир людей, войти в него и найти там своё место.

Меня учит Заския, педагог из Германии.

Когда я смотрю на неё, то не верю, а просто вижу, как можно лечить любовью. Я тоже хочу так уметь. Когда она заходит в группу, всё озаряется светом – стены, ряды кроваток, лица детей, даже полка с памперсами.

– Извини, Веэрочка, – говорит Заския с мягким немецким акцентом, – но сейчас мы будем тебя немножко двигать. – О-о… Какой ужас! Мешают спокойно лежать!

Верочка, до того безутешно рыдавшая, закрывает рот и удивлённо смотрит на нас.

Я вижу Настю, которая глухо кашляет, к носу протянута трубка для кормления. Если присесть к ней на кровать, она обрадуется и закашляется ещё сильнее.

Слева лежит Аня с несгибающимися ногами, к ней иногда приходит мама. Под подушкой – «домашние» штаны.

Справа Галя, синдром Дауна, сидит в деревянном стульчике (именно «в»), требует общения: даёшь игрушку, она смеётся и выбрасывает.

Аршад с громадными глазами и ресницами, всё время на спине, пьёт из бутылочки, Олег со светлой и слабой улыбкой, слепой Владик, раскачивающийся под постоянное «Русское радио», рыдающий, в узел завязанный Алёша.

Даунята в манеже. Некоторые не умеют стоять. Разговаривают криком.

Сильный, свободолюбивый и сообразительный Мурат, меланхоличная Маша, крошечная слабая Эвелина, Паша, похожий на поросёнка, – так же хрюкает, шмыгая носом, ровный и быстрый Дима.

А я? Я ещё ничего для них не сделала, не умею, не хватает любви, терпения и знаний, я не Заския.

Я вижу Надю, тело которой так напряжено, что голова откинута назад, а руки вытянуты вперёд.

И ты идёшь, идёшь вдоль решетчатых кроваток, наклоняешься, и тебе улыбаются, улыбаются, улыбаются.

P.S. Лёва,

я не могу сказать, чем отличается любовь от нелюбви, потому что я не верю в нелюбовь. Но мы очень много и успешно занимаемся тем, что пытаемся любовь всеми средствами заглушить.

* * *

Дорогой Лёва, вот как меня вывели из себя:

– …первое занятие – по теме «семья». Это очень важно… Семейные праздники… Семья и школа… включить родителей… словарь: мама, папа, бабушка, дедушка…

– У меня в классе могут оказаться и интернатские дети, что мне тогда делать?

– А?

– Ну, дети из детского дома, если у меня в классе будут, как я им это всё…

– (раздражённо) Это вопрос не по теме! При чём тут мы? Они там в детдоме… пусть детдом ими и занимается.

* * *

Дорогой Лёва!

Я написала про моего ученика Егора. Причём довольно давно. Сегодня я с ним занималась, было трудно. Ровно – не бывает. Мы то «пребываем на верху блаженства, то погружаемся в бездну скорби». Сегодня как раз была бездна скорби. Потому что нельзя успокаиваться и думать, что всё понятно и просто, но об этом я тебе ещё напишу.

1. Егор из всех моих особых учеников самый особый. Особенный, можно сказать. Один из любимых.

2. Ему восемь лет.

3. Вес – 17 килограммов.

4. Не видит, не ходит, почти не слышит.

5. Мы с ним знакомы чуть больше года.

6. Его мама сказала мне:

– Понимаешь, я особенно не жду никаких результатов. Но ребёнок должен заниматься. Работать.

– Но я не умею…

– Вот и поучишься. Значит, обоим будет польза.

7. Егор – единственный сын.

8. Меня уговаривали отказаться. Его мать сказала: «Вы что, с ума сошли?!»

9. У Егора было всё: бесконечные больницы, препараты, массаж, бассейн, психологи, дефектологи.

На любой мой вопрос – «…а вы делали? а у вас было?… а у вас есть…» – мне отвечали: «конечно, делали!», «да было, было», «точно есть, надо поискать».

Перепробовали всё.

Сейчас с Егором занимаюсь только я. Два раза в неделю.

10. Нам трудно было понять друг друга. Помните: «слепая и глухонемая, она похожа на маленький запертый сейф, который никто не может открыть»[4].

Понимать нас учили бабушка и мама.

Егор яростно мотает головой и машет здоровой рукой.

Бабушка:

– Гляди-ка, веселится!

Наклоняет голову, весь перекашивается.

Бабушка:

– Просит, чтобы его положили. Суёт палец в рот. Бабушка:

– Смотри, злится, злится.

Шарит в воздухе в поисках бабушкиной руки. Бабушка:

– Прыгать хочет. Ему лишь бы прыгать. Это единственное, что любит Егор.

Поэтому мы чередуем занятия с прыганьем. У нас это как «пятёрки».

11. Занятий у нас много.