Нестрогое соотношение сердца, души и родства

___________________________________//____________________________

Мне – Йону Йогурдсону уже 52. Сегодня собрался консилиум врачей. Вердикт вынесли единогласный – требуется срочная пересадка сердца и тянуть с этим – смерти подобно.

Деваться здесь некуда (по уверению специалистов – сердце за последний год стремительно начало хиреть и может в любой момент сделать остановку). И теперь с животным страхом приходится подписывать бумаги давая, таким образом, согласие на внесение собственной персоны во всемирную поисковую систему подходящего донора для меня.

А значит остаётся лишь ждать с кучей философских раздумий о бренности всего живого.

Кто же такой я? Да ничего особенного. Родился и до сих пор обретаюсь в Хусавике, тот на севере Исландии, притулившись на восточном берегу залива Скьялуфанди. Этот город ещё называют «китовой столицей». Там и школу заканчивал.

У моих пожилых родителей один сын, но тут запутанная история.

В день моего совершеннолетия мама – Якобина Сигурдурдоттир, сидя семейным узким кругом за праздничным столом, почему-то именно сейчас решилась рассказать о подробностях появления на свет её чада.

Оказывается, был брат – близнец, который исчез при трагических обстоятельствах. Моему удивлению, конечно, нет предела – по какой такой причине про этот факт говорится столько лет спустя? И что значит пропал?

Мамин взгляд скорбно потухший.

– Йонис (так звался своими), дорогой ты наш, вам было по дню, когда случилось землетрясение….

– Как так?

Отец же, вообще, закрыл лицо руками – ему тяжело.

А у их дитя присутствует сплошная ошарашенность:

– Ничего не понимаю! Объясните, наконец! Я – то почему выжил?!

– В ту ночь, в роддоме, нас сильно тряхнуло. И в самый момент тебя принесли ко мне на кормление. Но вот Стефаун, мы успели дать ему имя, лежал в кроватке совсем рядом – другая палата. Медсестра после первого толчка, сразу выбежала. Я же с тобой за ней. К счастью или сожалению дорогу преградила упавшая, буквально в сантиметрах, балка, – повисла тягостная пауза.

– А дальше? – нетерпение сжигает и захлёстывает.

Тогда уже папаша с глазами побитой собаки:

– Дослушай, сынок. Из рожениц в больнице находилась лишь твоя мама, а из медперсонала та самая, у которой был на руках и дежурный акушер. У нас в любом месте «исландская концентрация», – он пытается даже иронизировать.

– И слава Господу нашему, что вы с мамой чудесным образом выжили в этой катастрофе. Но нет с нами теперь Стефауна, а среди обломков наполовину разрушенного здания нашли лишь погибшего врача мужчину. Ни пожарные, никто иной других человеческих останков не обнаружили, – голос его подрагивает, выдавая большое волнение.

Мне ещё не доводилось раньше видеть отца таким.

– А пробовали разыскать эту медсестру? Ей и моему братику видимо удалось спастись, раз их тела так и не обнаружили. Тогда зачем скрываться? – пытаюсь поделиться догадкой и вопросами, с которыми, наверняка, ровно восемнадцать лет живут мои родители.

– Как испарились, Йонис! По всей стране полиция шарила, газеты и не только местные пестрели рубрикой «Разыскиваются», целый год международный аэропорт и океанские порты работали в особом режиме контроля, выезжающими из страны, но всё бестолку. И до сих пор не знается нам – в могиле он или нет? – последние слова им, бывшим сельским учителем Йогурдом Хьяртарссоном, комком сглатываются.

– Ну, а сегодня решились сказать об этом потому, что вчера мы с матерью увидели один и тот же сон, до деталей. Явились к нам та пропавшая из роддома женщина и твой дядя Олаф, которые прямо – таки в унисон – мол, не умер Стефаун и он где-то в России под именем Александр, и не стоит его искать – придёт время сам объявится. И будет это, для нас, одновременно находкой и потерей, – так они выразились.

А дальше продолжает:

– Получается, вроде бы дали некоторую надежду и одновременно поселили в моей душе неизбывную тревогу за тебя, – совсем упавшим тоном.

На стариков больно смотреть.

– В общем, ничего конкретного, сын. Но как бы – то ни было, заклинаем – пожалуйста, о таком разговоре никому, особенно моему брату – выскочке, – здесь папа о моём родном дядюшке, которого он почему-то недолюбливал.

– Этот человек единственный, кто жив из всей родни и, конечно, знает о нашей беде, но я не хочу позволить, кому-либо, обсуждать эту тему с ним, – прозвучало строгим родительским наказом.

И жалость к ним, добропорядочным лютеранам, и к самому себе острым спазмом встала в горле.

А ещё тогда подумалось – мистика снов, якобы вещих, пусть и синхронных, и дружное, до сих пор, умолчание о втором (или первом) сыне заставляет усомниться в том, что их ныне не посетило коллективное помешательство.

_______________________________________________________________

Бытие

17.5. И не будешь ты больше называться Авраамом, но будет тебе имя: Авраам, ибо Я сделаю тебя отцом множества народов;

___________________________________//____________________________