Они смотрели друг на друга сквозь заснеженное небо, сквозь вонь черного дыма, огня и крови, какофонию двигателей неболётов и топот Землекрушителя, сквозь массу идущих на штурм гайдзинов, приближающихся к переправам, наведенным через реку войсками Тора. Хана плакала, и плечи ее вздымались, когда она пыталась отдышаться. Кайя рассекала воздух широкими кругами, ее хвост был вытянут, как хлыст.
Девушка опустила голову, смахивая замерзшие слезинки с ресниц. Юкико ощущала ее внутреннюю борьбу: отчаяние, ярость и злоба сцепились зубами и когтями со словами Кайи, Юкико и чувством долга, исходящим от самой Ханы.
Вот она колеблется на краю той же самой пропасти, которая чуть не поглотила Юкико, когда погиб ее отец. Но в конце концов Хана сжала горе в кулак и проглотила ржавый острый ком.
И Юкико поняла, почему Акихито полюбил ее.
Хана кивнула.
Юкико указала на штурмовой мост через Амацу, к которому приближалась армия чужаков.
Хана фыркнула.
Юкико проскользнула в мысли Буруу – сплошной жар и закаленная сталь.
Его звали Владимир Григорьев. Матрос, второй класс. Пятнадцать лет.
Заявление о поступлении на службу представляло собой цепочку полуправд, скрепленных звеньями лжи, хотя на самом деле вербовщики не стали опрашивать мальчика слишком рьяно, когда узнали, что он из Кракаана. Именно там случилась резня, учиненная работорговцами, с похищением женщин, детей и полуживых мужчин из города…
Что ж, история стала легендой еще до того, как Владимир и разношерстная кучка выживших доковыляли до Тарнова на востоке.
Юноша хотел отомстить за потери, за всех, кто уничтожен. Посыл понятен каждому, и неважно, пятнадцать тебе или нет.
Владимир был сыном рыбака и считал, что если ему выпала честь служить в войсках Императрицы, то корабль оказался самым подходящим местом. Но он не предполагал, что будет так чертовски скучно.
Сборы и смотры были, безусловно, великолепными. Штурм города Кава оказался блестящим. Но теперь, когда высадка на берег завершилась, моряки маялись без дела. Корабли давно пришвартовали в дымящихся руинах гавани работорговцев, экипажи ожидали возвращения войск маршала Сергея. Владимир проводил дни, играя в азартные игры, прослушивая донесения с полей сражений или же стоя на дозорной вышке, с самокруткой в одной руке и подзорной трубой – в другой.
Небо было черным, море – серо-стальным, а ветер – студеным, как дыхание ледяного дьявола. Кто-то сказал, что работорговцы называют это скопление воды Бухтой драконов. Уставившись вниз, Владимир выдохнул струю дыма и покачал головой, удивляясь чужой глупости.
Внезапно в глубине моря шевельнулось что-то серебристое, длинное, похожее на хлыст. Вспыхнуло на мгновенье, а затем исчезло.
Владимир моргнул, нахмурился, глядя на волну, разбивающуюся о корпус судна гребнями высотой в десять футов. Новая серебристая вспышка промелькнула под носом корабля, быстрая, как Старец Мороз, длиной наверняка футов двадцать. Владимир опять выдохнул дым из замерзающих губ, набрал в грудь побольше воздуха, чтобы крикнуть, и поглядел на горизонт. Но слова застряли у юноши в горле, и на него ушатом холодной воды обрушилась паника.
Наклонившись, он врубил предупредительную сирену и завопил во всю мощь легких:
– По местам! Занять свои посты! Приливная волна!