Несвятое семейство

Дима еще позавчера понятия не имел о своей собеседнице и к семье Черепановых (спасибо хлыщу Роману!) заранее относился негативно. Однако теперь он немедленно проникся к Любови Кирилловне доверием. Может, это было профессиональное: как ему нравилось думать, журналист обязан любить своих героев. А может, женщина внушала добрые впечатления одним своим видом, или просто похожа чем-то была на его маму, к сожалению, давно уже покойную.

Женщина усадила Полуянова на табуретке в кухне, налила чай.

– Я помочь приехал. Помочь вам вызволить Кристину. У меня есть друзья среди сотрудников МВД. Расскажите мне еще раз, что происходило, и как можно подробнее.

Но в этот момент дверь квартиры без стука, без звонка распахнулась, и вошла женщина, которую видно было прямо из кухни: дама-гора с большой сумкой через плечо. Она тяжело, с присвистом дышала.

– Я, Кирилловна, сразу к тебе… – Гостья замерла на пороге кухни, осознав, что увидела постороннего. – Это кто еще? – спросила она бесцеремонно.

– Ромин друг. Из Москвы.

– Чего ему тут надо?

Дима привстал и сдержанно поклонился.

– Дмитрий Полуянов. Хочу, по возможности, помочь Любови Кирилловне.

– А сам кто таков? – подозрительно произнесла женщина. Обратилась к Роминой маме: – Ты, Люба, документы у него посмотри!

– Перестань, Клавдия! – вмешалась хозяйка. – Что я, в людях не разбираюсь?

– Ты разбираешься! – усмехнулась дама-гора. – Смотри, чтобы не облапошил он тебя! Как в тот раз, когда две цыганки из собеса приходили!

– Ладно, Клава, прекратим этот разговор! Неудобно, честное слово.

– Я чего к тебе пришла-то? Письмо мы получили. Из Москвы. На твое имя. Ускоренное. Срочная доставка. Вот, я тебе его вручаю.

Вошедшая дама протянула женщине конверт, с огромным любопытством вглядываясь одновременно своими заплывшими глазками в ее лицо, стараясь ни движения не упустить и все досконально запомнить из возможной реакции.

Реакция, видимо, была ожидаемая, но недостаточно ярко выраженная, потому что на челе гостьи мелькнуло мгновенное разочарование, которое, впрочем, немедленно сменилось предвкушением дальнейших волнительных событий.

– От Ромы! – ахнула Любовь Кирилловна и побледнела. Она всматривалась в конверт. – И почерк его.

На мгновение, видимо, показалось ей, что на самом деле ее сын жив-здоров, о чем ей и сообщает.

– Минутку.

Полуянов забрал из рук хозяйки конверт. Она не сопротивлялась. Он проговорил, ни к кому в отдельности не обращаясь, просто подал реплику в сторону:

– На конверте уже полно всяких посторонних отпечатков, ничего тут сделать нельзя. А вот с письмом надо быть осторожным. Есть у вас перчатки, желательно резиновые? И ножницы?

– Вы думаете вскрыть?

– Есть другие предложения?

Любовь Кирилловна, даром что была в состоянии стресса, понимала все с полуслова. Протиснувшись мимо туши почтальонши, она исчезла в комнате, а спустя полминуты вернулась с ножницами и резиновыми перчатками. Дима, хоть и было это бесполезно, держал письмецо за ребра и чувствовал, что там не бумага, а что-то твердое, плоское. Отложив депешу, надел перчатки, а потом осторожно вскрыл конверт и вытащил из него ди-ви-ди-диск. Женщины, особенно Клавдия, глядели на него во все глаза. Кроме диска, внутри ничего не оказалось.

* * *

Супружеская жизнь – она такая. Вместе бывает тесно, а врозь довольно быстро становится скучно. Первый день после отъезда Димы Надю радовало одиночество, внезапно увеличившаяся в размерах квартира и возможность не следить за собой, спокойненько усесться у телевизора и посмотреть не ту передачу, что выбрал Дима, а ту, что хотелось ей. Пусть пошлую, пусть низкопробную и рассчитанную на глупых деревенских теток (как утверждал Полуянов), но – свою. И пару конфет шоколадных прихватить из вазочки – ничего, от тридцати граммов шоколада авось не потолстеет!

Однако уже на второй день наслаждаться свободой надоело, мозг устал от глупых телевизионных передач и начал требовать более достойной пищи. Да и Диме хотелось помочь. Поэтому Надины мысли невольно начали возвращаться к Роману, столь дурацки, нелепо погибшему (жалко ведь!), и к людям, которые, быть может, замешаны в его смерти.

После того как Надя вспомнила в последний вечер с Полуяновым, что Ирина Коврова, посетительница читального зала, упоминала при ней фамилию Гречишниковых и что именно из ее книги вывалился листочек с надписью: «Ненавижу!», она решила спросить у женщины обо всем напрямик. Возможно, это был не лучший подход. Возможно, будь на месте Надежды дама иного склада – какая-нибудь интриганка! – она бы придумала для того, чтобы выманить правду, какой-нибудь хитрый ход. Однако Митрофанова давно поняла, что строить козни и мутить воду – не ее стезя. Пусть другие ловчат, придуриваются и подкапываются. Она, если за что-то сражается, будет воевать с открытым забралом – пусть такой способ далеко не всегда эффективен, зато он тоже может порой принести результат. Коснешься щекотливой темы в лоб, и сразу сможешь увидеть на лице собеседника волнение, растерянность, трепетание. И понять, соврал он в ответ или сказал чистую правду.