Несвятое семейство

Его визави остановиться даже не подумал. Помчался дальше, по государственным своим делам. А Дима ехать не смог. Тормознул на обочине. Достал из бардачка сигареты. Он не курил уж едва ли не три года, а пачку в автомобиле возил на всякий случай, для попутчиков и попутчиц. И зажигалку к ней. Долго пытался распечатать целлофан и понял, что руки его почему-то тряслись. Заорал, сам не зная на кого, во весь голос: «Суки! Суки!» А потом подумал: а ведь если бы стряслось, что могло, и я угодил бы лимузину в лобешник – они бы меня потом наверняка посмертно сделали бы виноватым. Не помогло бы ни то, что журналист, ни то, что трезвый. Знаем мы этих, с мигалками!

Он все-таки закурил, вдохнул резкий отвратительный дым и сразу почувствовал, как закружилась голова, затуманился мозг. Как хорошо! Он даже не продолжил дымить, выкинул сигарету, сидел и радовался, что, несмотря ни на что, он – живой, что вдалеке медленно светлеет восток и для него приходит новый день.

* * *

К гостинице «Малинов» города Малинова Дима подъехал уже полвосьмого. Стеклянные двери в решетках были еще заперты, и Полуянов постучал. Ответа не было, и он стал барабанить. Наконец, шаркая шлепанцами, пришла заспанная администраторша, кутаясь в пальто поверх ночнушки. Спросила злобно через дверь:

– Чего надо? Чего ломишься?

– Поселиться у вас хочу. – После того что с ним приключилось, Диме все было трын-трава, он все воспринимал с улыбкой.

– Сколько номер стоит, знаешь?

– Знаю.

– Деньги есть?

– Имеются.

Вахтерша вгляделась сквозь стекло в посетителя, поняла, что человек вроде приличный – видно, командированный, – и отомкнула засовы.

Улегся Дима только в половине девятого. Под окном подвывали троллейбусы, ревели, стартуя со светофора, авто. За стенкой бубнил и бубнил телевизор, две горничные перекрикивались друг с другом, казалось, с этажа на этаж и прямо над головой Полуянова. Но он накрыл ухо подушкой, на мгновение просыпался от ора или шума, но в ту же секунду снова засыпал.

Сон его продолжался недолго. Шум города все-таки разбудил спецкора, и, помятый, с больной головой, в половине двенадцатого он потащился в душ.

Затем нашел в гостинице одинокий буфет. Пищеточка, казалось, не изменилась со времен Диминого рождения, с середины семидесятых, включая титан для кипятка, громоздкую кофеварку производства Венгерской Народной Республики и массивную белохалатную продавщицу. В начале девяностых, правда, завезли туда «сникерсы», американские сигареты и пиво в банках.

Из съестного наименее подозрительными выглядела сметана в граненых стаканах и коржики. Их журналист и предпочел, да еще добрый стакан неплохого кофе, после которого адски потянуло закурить. А вот не надо было вчера нарушать завет, баловаться сигареткой. Не погиб ведь – так терпи!

Дима и терпел. Леденцов только купил себе. Лучше бы семечек – только хорош он был бы, с подсолнухами в кулаке, приехал, называется, журналист из столицы!

До места, где проживали Черепановы, журналист решил пройтись пешком. Судя по картам Гугла и Яндекса, расстояние было чуть больше километра, нечего привлекать к себе повышенное внимание иномаркой с московскими номерами. Автомобильный парк города Малинова, как Дима успел заметить еще утром, в корне отличался от столичного гораздо большей распространенностью отечественных лимузинов. На «десятках» с «Приорами» тут колесили не стыдливо, как в Белокаменной, а с чувством законной гордости.

Улица быстро спустилась к речке, и все приметы городского жилья скоро кончились, разве что многоэтажки за спиной маячили. Трава выше пояса, немощеный тротуар, хатки по обе стороны. На углу – колонка с водой, действующая, к ней бредет бабка в калошах и с пустыми канистрами. Через улицу – почерневший деревянный барак. На деревянных мостках у речки баба в теплом халате и с венозными ногами без колготок полощет белье. Жизнь здесь, казалось, текла, не меняясь, уже сотни лет: что во времена красных комиссаров, что при Петре, что в опричнину – разве только мобильный Интернет появился (а канализация – нет).

Потом сельская идиллия вдруг кончилась, и вдоль реки возникли три двухэтажных дома – тоже по-своему патриархальных. Во дворах висело белье, и у каждого жителя имелся свой небольшой земельный надел, огражденный проволочным забором, где один выращивал картошку, а другой – гладиолусы.

Нужная квартира находилась на втором этаже.

Дима позвонил, ему открыла женщина лет сорока пяти, выглядевшая на все шестьдесят. Она была стройной и подтянутой, с выправкой учительницы или руководителя среднего звена, однако с всклокоченной седой головой и исплаканными глазами.

– Любовь Кирилловна, я вам звонил вчера из Москвы. Дмитрий Полуянов, друг вашего сына.

– Проходите, Дима. – Голос тоже был хорошо поставлен, не иначе и впрямь – учительница. – Как вы быстро примчались! Вы прямо с дороги? Чаю хотите?

– Чаю хочу, покрепче. Я не прямо с дороги, уже успел поселиться в гостиницу и даже пару часов поспал.