Несвятое семейство

Дима наклонился и тихонечко поцеловал ее. От Надьки веяло таким теплом и уютом, что он едва немедленно не отрекся от своей идеи тут же ехать в Малинов, но первое слово, посчитал он, дороже второго (пусть даже данное самому себе). Чтобы отрезать себе всякие возможности к отступлению, Полуянов сказал девушке:

– Я уезжаю.

Теперь, если он откажется от немедленной поездки, будет выглядеть, что женщина его отговорила. Получится, что он на нее променял свою работу, на что Дима, с его непреклонным мужским шовинизмом, никогда, конечно, не согласился бы.

– Куда это? Ночь на дворе!

На вопрос, куда собирается муж без четверти час ночи, может быть только один ответ – честный. Вот Дима и рассказал. Все, как есть, без утайки: сестра, похищение, выкуп.

– Ох ты, господи, – сказала Надя, выслушав. – Я понимаю, ехать надо. Наверное. Но почему сейчас?! Ночь на дворе.

– А когда еще? – легкомысленно развел руками Дима. Слава богу, Надя не начала его ни в чем подозревать. И дуться особенно – тоже. – Пока мы сегодня уляжемся, я завтра проснусь, да по пробкам пилить в Малинов – эдак я только к вечеру доеду. А сейчас – по пустой трассе долечу.

– А если заснешь за рулем?

– У нас дороги такие, что не заснешь! Но ты сделай мне, на всякий случай, в термос кофейку.

– Я не хочу тебя отпускать! – Она обняла Диму за плечи и прижалась.

– Я тоже не хочу ехать, – сказал он почти искренне. – Но надо. Тварь я дрожащая или право имею?

– Я буду скучать по тебе. И волноваться.

– Я тоже. Но все будет хорошо!

А спустя полчаса, когда вещи уже были собраны, термос-кружка наполнена достаточным количеством кофе и Надя делала бутерброды, она вдруг опустила нож, занесенный над беззащитной колбасой:

– Я вспомнила!

– Что?

– Кто такой Гречишников.

– А кто это?

– Ты же сам спрашивал! Человек, убивший Рому. В чей особняк он забрался.

– Ну?

– Знаешь, у меня есть одна читательница, довольно милая дама, зовут Ирой. Лет сорок, может, с хвостиком. Выглядит великолепно. Очень ухоженная, одета хорошо и дорого, в отличие от обычного нашего контингента. Ученые – люди скромные обычно, да и получают мало.

Диме хотелось Надю поторопить, чтоб та в женском стиле перестала провозглашать прописные истины. Однако чутьем он понимал: перебивать девушку ни в коем случае нельзя, она и впрямь хочет сказать ему нечто важное, и тут главное – не сбить.

– Приходит Ира, Ирина Андреевна в библиотеку часто, – продолжила Митрофанова, – книг берет помногу, но каждый раз – из новой оперы. То по экономике, то по истории, то по психологии. Копает она каждую тему глубоко и долго – месяц, даже два. А потом вдруг на другое переключается.

– Интересно, – поощрил подругу жизни Дима.

– А тут она вдруг музыкой занялась. Брала всякие старинные работы по музыковедению и прочее. А однажды я книжку, которую она сдавала, открыла, и оттуда выпал листочек только с одним словом: «Ненавижу!» И листочек точно был написан рукой Иры – я ее почерк прекрасно знаю, она мне тысячи требований подавала.

– Таинственно, но при чем здесь Рома?

– Рома-то ни при чем, наверное, но ты меня спрашивал про фамилию Гречишников.

– Да, в его особняке Черепанова и убили.

– Так вот, однажды мы с Ирой разговорились, она разоткровенничалась и сказала то, что я и без того подозревала: она на хлеб зарабатывает тем, что пишет для всяких богатых людей или чиновников диссертации.

– Есть такой бизнес, – кивнул Дима. – Проводили исследования: чуть ли не шестьдесят процентов всех диссеров сейчас – сомнительные. Один губернатор одну докторскую, по экономике, защитил в восьмом году, а вторую, по истории, в девятом. Когда он работал, спрашивается?

– Вот-вот! – подхватила Надежда. – И последним Ириным клиентом был, с ее слов, как раз музыкант по фамилии Гречишников. Который Рому убил.

– Интере-есно, – почесал затылок Дима. – Но ничего непонятно.

– И еще, знаешь… – неуверенно произнесла Надя. – Я могу ошибаться, конечно… Но помнишь ту статейку в «ХХХ-пресс»? Про Ромину театральную фирму дутую? Я ее нашла у нас, в зале Всемирной истории. На моем столе лежала, хотя я никогда в библиотеку газет не ношу и помощнице запрещаю.

Девушка совсем сникла, умолкла.

– Ну, и? – поторопил Полуянов.

– Ну, и – мне кажется, что газету туда именно Ирина Андреевна принесла. И оставила так, чтобы она мне на глаза попалась.

– А зачем? – Полуянов внимательно взглянул на Надежду.

Та отчаянно покраснела, опустила голову, пролепетала:

– Ну… Ирина Андреевна знала, что я с Ромой в Большой театр ходила. И очень осудила меня за это. Может, хотела статьей этой предостеречь?

Ох, что-то недоговаривала Надька!

Но раскалывать подругу жизни – по крайней мере, здесь и сейчас – Полуянов не стал.

Поцеловал Митрофанову и вышел из уютной квартиры в ночь.

* * *