Несвятое семейство

Дима просмотрел также, не поленился, фотографии всех двухсот двадцати двух френдов актера (у них даже один общий друг нашелся – естественно, Надя, Полуянова аж передернуло от смутной ревности). Но ни один друг покойного, опять же, ни женщина, ни мужчина, не мог похвастать фото, где тот выражал бы к нему (или к ней) теплые чувства. Никаких объятий, поцелуйчиков и прочего. Стоят друг от друга на пионерском расстоянии, в лучшем случае – плечом к плечу, даже под (или за) ручку Роман никого не держит. И никаких следов более-менее интимной переписки в комментах (их Дима практически все, относящиеся к прошедшему году, тоже прочел). Все цивильненько, благопристойненько, стерильненько: «Ты прекрасно выглядишь. – Спасибо на добром слове». И только.

Единственное, что удалось узнать Диме про семью Черепанова, его происхождение и юность, благодаря тому, что тщеславный Актер Актерыч все же выставил в своей галерее штук семь фото – очевидно, отсканированные с первых пленочных «Кодаков». Карта, размещенная прямо на «Фотоальбоме», показала, что детство Романа проходило в областном центре, Малинове, в ста двадцати километрах от столицы. На фотках невысокого качества, чересчур мелких и с пестрым фоном, датированных, судя по одежде, обстановке и прическам, концом девяностых, располагался юный Рома с еще более юной девочкой (вот тут-то он впервые был с кем-то в полуобнимку). Подпись гласила: «Мы с сестрой Кристиной». Еще одна карточка – вся семья в сборе: суровый отец, набычившийся, чуть в сторонке ото всех, слегка независимо от семьи, и трое других, все в теплой кучке – мама, Рома и сестрица.

Да, недаром одна фотография столько же информации содержит в переводе на биты и мегабайты, сколько добрый роман! По одному отпечатку, где изображена хотя бы пара, можно, считал Полуянов, многое понять: кто как к кому относится, какого достатка семья, какие у кого притязания и проблемы. Вот и тут: судя по ковру на стене, Черепановы не больно-то благополучны и продвинуты (во всяком случае, в конце девяностых были). И папашу (подпись: «отец, Игорь Геннадьевич») жизнь в семейке скорее тяготит, чем радует. И дети тянутся к маме («Любовь Кирилловна»), но ухитряются не соперничать друг с дружкой: Рома как бы великодушно отдает мать своей сестренке – пожалуйста, можете болтать и сплетничать сколько угодно, я большой, и я мужчина. Однако мамаша не просто вместе с сестренкой, она и сыночка тоже прикрывает своим крылом. И Кристина тоже тянется к старшему брату – она, в отличие от него, совсем некрасива, но отсвет любви к нему и маме освещает ее чело. И уж тут понятно: если кого Роман и любит (то есть, увы, уже в прошедшем времени – любил), так это мать и сестру.

Еще пара фото представляли юного Черепанова в толпе одноклассников, но и там он держался наособицу, никто к нему не льнул, да и он ни к кому. Вернее, он, видно, так себя даже в школе поставил, что не больно-то к нему со своими любовями и дружбами хотелось лезть.

«Надо ехать в Малинов», – вдруг подумал журналист. А потом повторил предложение вслух, и оно ему неожиданно понравилось. И впрямь – почему бы не съездить? Кажется, мать и сестра – единственные люди на свете, кому Роман доверял. Наверное, они смогут многое о нем рассказать – если, конечно, к ним подход найти, а Дима это сумеет, чуть не двадцать лет в журналистике.

Идея поездки куда бы то ни было одному, без Надежды, но в то же время вроде и не от редакции, за свой счет, понравилась репортеру. «А потом, – подумал он, – если материал получится, можно будет с новых моих работодателей не только гонорар, но и командировочные содрать. Только надо узнать для начала, там ли до сих пор семья Романа, за пятнадцать лет много воды утекло».

Он свернул интернетовское окно и запустил программу, которая давно уже была куплена на радиорынке и немало журналисту помогала – телефонную книгу не только жителей Москвы, но и Питера, городов-миллионников, а также близлежащих к столице областных центров. Малинов, к счастью, в гроссбухе имелся. Дима пролетел по строчкам и открыл – Черепановы, адрес: улица Второго Интернационала, дом три, квартира семнадцать, и телефон. Не откладывая дела в долгий ящик, он выискал код города Малинова и набрал номер.

Пока шел вызов, устанавливалось соединение, вдруг вспомнилось, как на первом, что ли, курсе журфака приходил к ним читать лекцию гремевший тогда репортер Лев Колодный. И как он говорил им, желторотикам: все, мол, знают Николая Островского – он преодолел себя и смог стать писателем, будучи прикованным к постели. А вот репортером он работать, при всем к нему уважении, не смог бы. Потому что журналиста кормят ноги, и если он не обойдет десяток порогов и не повстречается с двумя десятками человек, материала ему не собрать.