Нет Адама в раю

Однажды, еще совсем малышкой, она сидела у окна в ожидании, пока Арман вернется домой с работы, и вот, увидев, как он показался из-за угла, сорвалась с места и бросилась к входной двери, крича во все горло:

— Я чувствую запах папы!

Но Моника, которая хлопотала у печи, разогревая ужин, даже не повернулась. Она только буркнула:

— Не мудрено!

Девочка остановилась как вкопанная, удивленная не столько словами, сколько маминым тоном.

— Что ты сказала, маман? — переспросила она.

— Я сказаала "не мудрено", — ответила Моника. — Даже мертвец учуял бы запах твоего папочки. Еще бы — ведь от него разит за милю, как от ходячего трактира.

— Что, маман?

Моника обернулась, посмотрела на выжидательно поднятую мордашку ребенка и в миллионный, должно быть раз подумала, что не питает к Анжелике материнских чувств. Возможно, останься они сразу с дочкой вдвоем, все было бы по-другому, а так с самого рождения Анжелика была дочкой Армана.

— Я сказала, что нет ничего удивительного в том, что ты почувствовала запах своего отца, — хриплым голосом сказала Моника. — Его учуял бы даже мертвец.

— А-аа, — протянула Анжелика. Она была сбита с толку и хотела спросить у матери, что та имела в виду, но Арман уже стоял в дверях и она не могла терять времени.

— Папочка!

Арман подхватил дочурку и подбросил в воздух.

— Ну чем я не король? — расхохотался он. — Ведь меня встречает настоящая принцесса!

Он закружил Анжелику, которая смеялась и визжала от восторга.

— Арман! — крикнула Моника. — Опусти ребенка. У нее живот заболит перед ужином.

Арман поставил девочку на пол. Анжелика чувствовала, что отношения между родителями стали натянутыми. Словно их держала невидимая резиновая нить. Нить всегда была натянута и никогда не ослабевала…

— Анжелика! — позвала мать. — Иди мыть руки.

Анжелика почувствовала, как к горлу подкатил комок, а в глазах запершило.

— Да, верно, — подтолкнул ее Арман. — Вымой руки и возвращайся, потому что мне не терпится рассказать тебе о чудесном изобретении.

— О каком, папочка? — глаза Анжелики широко раскрылись. Она уже забыла про навернувшиеся слезы.

— О, — сказал Арман, — это замечательное изобретение, о котором я имею право рассказать только маленьким девочкам, которые носят имя Анжелика и у которых очень, ну очень чистые руки. — Он умолк и посмотрел в загоревшиеся глаза дочери. — Но я, так и быть, чуточку подскажу. Это изобретение имеет отношение к транспорту.

— Машина! — закричала девочка, захлопав в ладоши, и радостно запрыгала.

— Анжелика, — со вздохом сказала Моника. — Ну почему ты никогда не слушаешься свою мать? Я же сказала тебе — иди мыть руки. Немедленно!

— Да, маман.

— Ты не успеешь, — сказала Моника, глядя, как Арман направился в столовую к шкафчику, в котором стояла бутылка виски. — Мы уже садимся ужинать. Умывайся быстрее.

— Успею, — ответил Арман. — На это много вермени не требуется.

— Разумеется, — бросила Моника.

После слов Моники резиновая нить снова натянулась. Анжелика испугалась — а что будет, если резинка не выдержит и лопнет? Ей стало так страшно, что она повернулась и со всех ног бросилась в ванную.

Вряд ли это получилось у нее осознанно, но с той поры Анжелика ни разу не говорила матери, что чувствует папин запах. Более того, она стала вообще редко разговаривать с матерью. Жизнь с матерью сводилась к чистой одежде, убранным комнатам и достаточно обильной, хотя и довольно однообразной еде — причем сама Анжелика ни в чем этом матери не помогала.

Моника без конца твердила:

— Ты не должна портить руки. Настоящую леди можно сразу узнать по рукам. Не хочу, чтобы кто-нибудь упрекнул меня в том, что я вырастила не настоящую леди.

Или:

— Жить в грязи грешно. Наш Создатель сотворил тело как храм для души. А можешь ты вообразить себе грязную церковь? Нет. То же самое и с людьми. Грязнуля живет во грехе и противится воле Господней.

Бесед у матери с дочерью не получалось. Когда Моника говорила, Анжелика слушала ее вполуха. Стоило ли слушать, если мать все равно никогда не говорила ничего путного. Все разговоры сводились к их дому или бабушке Генриетте, или к новым платьям, которые Моника собиралась сшить Анжелике все это казалось девочке ненужным и скучным.

Незадолго до своего дня рождения — ей должно было исполниться двенадцать — Анжелика проснулась ночью от боли и ощущения, будто она погружена во что-то липкое. Девочка зажгла свет, откинула одеяло и с ужасом увидела, что ночная рубашка и простыни мокрые от крови. Анжелика бросилась вниз, оглашая дом криками, а мать, только взглянула на нее, отвернулась с гримасой отвращения.

— Пришло, — вздохнула Моника.

— Что со мной случилось? — давясь от слез, выкрикнула девочка, но мать даже не повернулась.

— Иди и вымойся, как следует, — брезгливо процедила она.

— Но я умираю! — крикнула Анжелика.

Охваченная ужасом, она не помня себя бросилась вон из дома и помчалась, не чуя под собой ног к дому доктора Бенджамина Саутуорта, где, как она знала, был Арман. Взбежав на крыльцо, она забарабанила кулачками по двери:

— Папа! Папа!

Арман открыл дверь сам, из-за его спины выглядывал доктор.