Нет другой двери… О Гоголе и не только

Гоголь надеялся встретить поддержку Царя и не ошибся. Вскоре после постановки комедии он отвечал своим недоброжелателям: «Великодушное правительство глубже вас прозрело высоким разумом цель писавшего» («Театральный разъезд после представления новой комедии», черновая редакция, 1836). И далее Гоголь обращается к Царю с прочувственными словами благодарности: «И Ты, простерший с высоты твоего величия голос ободренья и защиты, великий Царь. О как полно мое сердце и как глубоко оросили святые слезы благодаренья!» Свои чувства писатель не раз выражал и в напечатанных сочинениях. В статье «О преподавании всеобщей истории», опубликованной в «Арабесках» (1835), Император Николай Павлович назван «Великим Государем». Здесь же Гоголь писал, что цель его – образовать сердца юных слушателей, чтобы «не изменили они своему долгу, своей вере, своей благородной чести и своей клятве – быть верными своему Отечеству и Государю».

Сравнительно недавно стало известно письмо Гоголя к Царю (из Рима от 18 апреля н. ст. 1837 года), в котором он испрашивает монаршей помощи и вспоминает о «Ревизоре»: «Вы склонили Ваше Царское Внимание к слабому труду моему, тогда как против него неправо восставало мнение многих. Глубокое чувство благодарности кипело тогда в сердце Вашего подданного и слезы, невыразимые слезы, каких человеку редко дается вкушать на земле, струились по челу его».

Обстоятельства обращения к Императору Гоголь разъяснил в письме к В. А. Жуковскому от того же 18 апреля (н. ст.) 1837 года: «Меня страшит мое будущее. Здоровье мое, кажется, с каждым годом становится плоше и плоше. Я был недавно очень болен, теперь мне сделалось немного лучше. <…> Я должен продолжать мною начатый большой труд («Мертвые души». – В. В.), который писать с меня взял слово Пушкин, которого мысль есть его создание и который обратился для меня с этих пор в священное завещание. Я дорожу теперь минутами моей жизни, потому что не думаю, чтобы она была долговечна, а между тем… я начинаю верить тому, что прежде считал басней, что писатели в наше время могут умирать с голоду. <…> Я думал, думал, и ничего не мог придумать лучше, как прибегнуть к Государю. Он милостив, мне памятно до гроба то внимание, которое он оказал к моему Ревизору. Я написал письмо, которое прилагаю; если вы найдете его написанным как следует, будьте моим предстателем…»

Письмо Гоголя было прочитано Царем, который карандашом вынес на первой странице резолюцию: «Послать ему чрез нашу миссию 500 червонцев».

Все свои книги, начиная с «Вечеров на хуторе близ Диканьки», Гоголь преподносил членам Царствующего Дома и самому Императору. Это было данью от чистого сердца русского подданного, убежденного монархиста, не изменившего своим убеждениям до конца жизни.

Итак, спросим еще раз, почему Царю понравился «Ревизор»? Почувствовал ли он личную ответственность за те беззакония и несправедливости, которые совершаются в России? Наверное, так это и было. Но главное, он применил к себе все то, что происходило на сцене. И вслух, публично объявил об этом. Как говорил Гоголь, «примененье к самому себе есть непременная вещь, которую должен сделать всяк зритель изо всего, даже и не “Ревизора”, но которое приличней ему сделать <по> поводу “Ревизора”» (из письма к М. С. Щепкину около 10 июля (н. ст.) 1847 года из Франкфурта).

Император увидел себя в героях пьесы, что как раз и соответствовало замыслу Гоголя: вовлечь зрителя в спектакль, дать почувствовать, что страсти и пороки чиновников, выведенных на сцене, есть в душе каждого из нас. Гоголь обращается ко всем и к каждому. И потом, Государь Николай Павлович, без сомнения, узнал себя в фантазиях Хлестакова. Вспомним эпизод, когда Хлестаков окончательно завирается и говорит, что он каждый день в Зимнем дворце бывает и что его сам Государственный совет боится. Кого может бояться Государственный совет – высший законосовещательный орган Российской империи, члены которого назначались лично Царем? «Я всякий день на балах, – хвастается Хлестаков. – Там у нас и вист свой составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я».

Интересно, с кем это могут играть в вист министр иностранных дел и посланники европейских государств? Оробевшему Луке Лукичу Хлопову, смотрителю училищ, незабвенный Иван Александрович заявляет: «А в моих глазах точно есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не может их выдержать, не так ли?» Известно, что у Государя Николая Павловича был настолько пронзительный и проницательный взгляд, что ему никто не мог солгать [80]. Иными словами, Хлестаков уже шапку Мономаха на себя примеряет, и Император не мог этого не почувствовать. Вот уж точно, всем досталось, а ему – более всех.

Гражданин земли русской

«Тарас Бульба» как героический эпос