Нет дыма без меня

– Тори, все в порядке? Что с тобой? – одной рукой приподнимаю ее подбородок. Бля, неужели я увлекся и не заметил, как вместо удовольствия она… Даже думать страшно. Целую ее в кончик носа, в лоб, виски. Меня трясет от страха за малышку, не понимаю, что происходит. Козлом себя последним ощущаю. Никогда себе не прощу, если больно сделаю. – Милая, крошка, скажи, не молчи, – вытаскиваю ее из душевой и кутаю в полотенце, а она только шмыгает носом. Это невыносимо. – Больно было? Прости.

Мудак ты, Дымов. Девчонку единственную, что готова была за тебя до конца стоять, опять обидел. Ничему жизнь не учит.

Вика держится за меня. Она удивительно мягкая и расслабленная. Наконец головой качает и прячет лицо на моей груди. Пальцами по влажной коже скользит и ресницами длинными щекочет.

– Мне просто слишком хорошо было, и… – Она всхлипывает, замолкает, прочищает горло, и только потом продолжает: – В общем, оно само. Не обращай внимания, я сейчас успокоюсь.

– Ага, легко сказать. – С души камень падает и с грохотом где-то на первом этаже приземляется. Хорошо слишком, значит. Надо запомнить. Беру Вику на руки и несу в комнату. Она не сопротивляется – наоборот, притихла. В плечо мне утыкается и сопит по-родному. Сажусь вместе с ней на кровать, из объятий не выпускаю – баюкаю почти. – Ты меня боишься? – спрашиваю, не глядя на нее. Страшно отчего-то. В дуло направленного на меня пистолета не так боязно смотреть, как на Тори, которая ответит положительно.

– Нет, – шелестит тихо, вкладывая в короткое слово все свои переживания.

Не меня она боится, а боли, которая снова может появиться. Воспоминаний, что и мне всю душу исполосовали. Боится, что в этот раз все навсегда закончится. Я и сам обо всем этом думал. Считал, прикидывал, вычислял. Гадал, что у нас тогда не срослось. Батя ее, который карьеру мне загубить обещал, слабость моя, потому что отступил тогда от Тори, испугавшись, а может, у нее приоритеты сменились. Мы ведь так нормально и не поговорили: я расстаться предложил, она согласилась. Никаких выяснений отношений и скандалов: просто в какой-то момент «мы» перестали существовать, разделившись на «я» и «она».

А теперь срастаемся заново, подгоняя сточившиеся детали друг под друга.

– Это хорошо, – киваю со знанием дела. – Правильно, – целую ее в макушку, потому что больше ее не отпущу никуда. – Расскажешь, в чем тогда дело?

– Нет, – возвращает незамедлительно. Ясно, к откровениям мы пока не готовы.

– Тогда расскажи мне о своей работе.

– Что тебе рассказать? – хмурится малышка, и я щелкаю ее пальцем по носу.

– Да что угодно: хоть рецепты булочек, хоть про сорта кофе. Кстати, о нем. Посидишь здесь, а я пока за кружкой схожу? – Хозяйничаю в ее квартире, кофе в микроволновке подогреваю и возвращаюсь, попутно натянув штаны. Вика уже в пижаме, одеяло натягивает до ушей, но меня из кровати не выгоняет.

– Может, новый сварить? – спрашивает, морщась, когда я делаю глоток. Пойдет и такой, лучше, чем ничего.

– Ты с темы не сворачивай, – подмигиваю. – Нормальный кофе, спасибо, – тяну Тори к себе, прямо в коконе из одеяла усаживаю на ноги и целую в висок. Она не фыркает, не возмущается и не кричит. От этого даже настроение поднимается до запредельного уровня. Хорошо, когда мы рядом, спокойно. Глажу ее спину и плечи, Вика прикрывает глаза и голову мне на грудь опускает.

– Давай не будем ни о чем говорить сегодня. Лучше кино посмотрим.

Глава 11. Тонем

Утро осторожно тормошит сон, я потягиваюсь, снова обнаруживая себя в объятиях Дымова. Одна рука под моей шеей, а другая обхватывает тело. Жмурюсь и глубоко дышу: тело дрожать начинает. Это невыносимо. Потому что этого не должно было произойти, потому что все произошло неправильно и потому что… мне очень понравилось.

Да что там! Я в восторге от фатальной ошибки.

Мне так хорошо, как очень давно не было. Только сейчас, снова сблизившись с Егором, я понимаю, что с другими все пресно и невкусно. Что даже поцелуи Антона не вызывали во мне и десятой доли той реакции, какую пробуждают касания Дыма. Он – ураган, сметающий все вокруг. Он – яркий огонь, способный спалить все дотла, но меня согревающий. Он – самый далекий и одновременно родной.

И мне требуется вся сила воли, чтобы признать: Дымов – любовь всей моей жизни.

Даю себе пару вдохов на осознание и все же тихо выбираюсь из плена рук. Егор, к моему счастью, не просыпается, и я еще с минуту наблюдаю за его сном. Он умудряется даже спать по-мужски красиво. Большой и сильный, занимает полкровати. Лицо его расслаблено, губы чуть приоткрыты – так и хочется поцеловать, а еще лучше обратно забраться и сделать вид, что я никуда вообще не уходила. И как после такого снова его в дальнем уголке сердца запирать – не представляю.