– Сильно порезалась? – спрашивает Егор и к себе лицом меня разворачивает. Осторожно берет мое запястье и подносит руку ближе, внимательно рассматривая, сам себе кивает и вдруг ладонь раскрытую целует. В груди все переворачивается и сжимается. Кровь хлещет в виски перепуганным стуком – это слишком нежно, слишком… интимно. Это даже сильнее, чем переспать, потому что о случайных не хотят заботиться.
– Да нормально, сейчас пройдет, – выдергиваю руку и дую на рану.
– Я дорежу, отходи. – Он отводит меня в сторону и усаживает на стул, не дожидаясь возражений. А я настолько ошеломлена, что из горла ни одного словечка вырваться не может.
Дымов хозяйничает на моей кухне, и это так… привычно выглядит, будто он всегда тут был. Губы кусаю, потому что они дрожать начинают, когда на глаза слезы наворачиваются. Одна встреча, одна ночь – и я забыла, как сердце на части разлетелось шесть лет назад. Я тогда его собрала. А теперь снова перед Егором на блюдечке с золотой каемкой выставляю.
И надо бы спросить, узнать, что дальше между нами будет, ведь взрослые решают проблемы словами через рот, но я малодушно тяну блюдце обратно к себе и прячу трепещущее сердце в ладонях. Потому что не переживу, если его раздавит во второй раз.
Сижу молча, слова проглатываю, которые так и норовят сорваться. Плакать уже не хочется, слезы давно высохли, и я просто наблюдаю за Егором. Мы завтракаем в напряженном молчании: Дымов жаждет меня переубедить, но из уважения этого не делает, зато в себя уходит очень легко. Я же не понимаю, как делить с ним свое пространство, в которое до этого никто с таким рвением не пробирался.
– Ты серьезно вчера говорил? – Голос дрожит, с потрохами меня выдавая. Не могу терзать себя. Сдаюсь. Я слабая, мне не нужны лишние переживания. Лучше одним махом все закончить, чем тешиться догадками. Я подтягиваю колени к груди и беру со стола свежий помидор, чтобы занять руки. Порезать бы, но Дымов мне теперь нож не даст, даже пытаться не стоит. Вот и сижу без дела, под взглядом плавясь.
– Очень, – кивает Егор, ни секунды не затянув с ответом. То есть… все наоборот. Он не шутил, не болтал на эмоциях (за ним, конечно, и раньше подобного не замечалось, но все меняются). – Ты против? – Он моментально напрягается, но больше ничего не говорит и не делает. Застыл. Ждет. На что-то надеется.
А я чего хочу?
Спокойствия? Очень.
Счастья? Конечно.
Егора?
Да.
Себе признаваться сложно, но я это делаю, потому что не могу лгать и обманывать собственное отражение в зеркале. Не могу больше прятаться за заледеневшим мыльным пузырем, в котором моя крохотная жизнь вертелась. Вчерашний вечер душу из комы вытащил и жизнью наделил, и у меня теперь не получится с полумерами быть. Разве что со страхом выходит отлично уживаться, потому что я ужасно боюсь того, что может произойти.
– Не знаю, – говорю честно. Я не категорично настроена, но пока ни черта не понимаю, как будет лучше. Одной ночи мало, чтобы принять судьбоносное решение, но и отказаться не могу, ведь надеюсь получить и свой кусочек счастья. Пусть небольшой, но чтобы на всю жизнь хватило. – А если опять ничего не получится?
Егор поворачивается, плиту отключает и присаживается на корточки напротив меня. Ладони ложатся на мои бедра, а взгляд по лицу рыщет в поисках нужного ответа. Ерзаю, выбраться пытаюсь, потому что близость дурманит, и я уже готова шагнуть в омут, из которого не выплыву. Дымов берет меня за руки и целует пальцы, это так неожиданно и нежно, что из горла вырывается сдавленный всхлип, а глаза от слез щиплет.
– Я не могу тебе с уверенностью сказать, что все получится, но точно знаю, что попробовать стоит, – заявляет серьезно, ведь в своем черно-белом мужском мире уже все решил. – Давай не будем сосредотачиваться на ошибках прошлого, я их много наделал тогда, зато сейчас иначе хочу поступить.
Все же не сдерживаюсь, и слезы по щекам сбегают. Егор их смахивает большими пальцами, а я часто моргаю, прогоняя оставшиеся. Не к месту они сейчас: слишком хорошо показывают мою уязвимость. И Дымов ее оберегает. Не тормошит мои боли, а тихонько ждет, когда пройдет шторм. Светит маяком, показывая мне правильный курс и на свою волну настраивая.
– Только не торопи меня. Мы, конечно, вчера интересно начали, – усмехаюсь, но Егор хмурится, моего веселья не разделяя. Теряюсь, не знаю, что сказать. Что мне конфетно-букетный период нужен? Нет же, Тоха вон целый год бегал, букетов надарил, а я так взаимностью и не ответила. И с Егором так не будет, он из другого теста слеплен и к тому, что надо, готов переть напролом. – Может, не такими широкими шагами идти? – Дымов смотрит на меня еще недолго, а затем кивает, соглашаясь и принимая мое предложение.
– Посмотрим, – наконец улыбается и встает, оставляя меня без своего внимания. – Тарелки где? Готово уже все.
Он продолжает изучать мой дом, а я – подмечать изменения, произошедшие в Егоре. Дымов стал спокойнее и еще увереннее в себе. Это больше не бахвальство и не желание доказать всему миру, что он что-то может. Уже доказал. Самому себе. И ждет, когда я его приму.