Нет худа без добра

Вдруг она схватила туго набитую сумочку и стала рыться в ней – кошелек, паспорт, солнечные очки, визитные карточки, ключи, маленький магнитофон, три шариковые ручки «Юниболл» и любительский снимок Джека, который она забыла – а скорее всего не удосужилась – выбросить…

– Грейс, ты что? – встревоженно спросил Джек. Золотоволосая стюардесса уже не отрывала от нее глаз – будто плачущая женщина может искать в своей сумочке только пистолет. Грейс подняла глаза и увидела, что табло "Застегните ремни" погасло.

– Все в порядке. – Она схватила свою кредитную карточку и обтрепанную записную книжку, которую искала. – Я сейчас вернусь.

Грейс испытала новый прилив сил, когда протиснулась мимо Джека и направилась к авиателефону, висевшему перед кабиной пилотов.

Видишь, сказала она себе, вставляя кредитную карточку в щель аппарата и набирая номер, в конце концов это не так уж трудно. А может быть, это оказалось не трудным именно потому, что она звонила в «Ланкастер», чтобы отменить заказ на одноместный номер с окнами во двор.

После этого Грейс успокоилась. Она держала Джека за руку, пока франкфуртские небоскребы не превратились в малюсенькие кубики и зеленые немецкие поля не уступили место аккуратно сшитому лоскутному одеялу полей Шампани. Она больше не боялась, что самолет разобьется.

Если есть какая-то волшебная сила, которая удерживает в воздухе этот многотонный лайнер, думала она, ее хватит, чтобы женщина весом в пятьдесят пять килограммов снова воспарила над пропастью.

29

Из окон кабинета на втором этаже Корделия хорошо видела Гейба, стоявшего на деревянной лестнице и подвязывавшего вьющиеся розы к шпалерам.

Сейчас на нем не было шляпы цвета хаки. Солнечный луч раннего лета, пробивавшийся сквозь ветки разросшегося тюльпанного дерева, лежал, как дружеская рука, на его голубой рабочей рубашке. Гейб работал размеренно и неторопливо.

После смерти Юджина Корделия ощущала в себе полную пустоту, как будто была морской ракушкой, выброшенной волной на берег. Но если она потеряет Гейба, худшим наказанием для нее будет сознание того, что она сама в этом виновата.

И тем не менее что еще она могла сделать? Выйти за него замуж?

Корделия сидела за изящным столиком с инкрустацией в виде крошечных птиц и цветущих яблоневых веток. Еще восемь дней, думала она. Библиотека, ради которой пришлось объехать полконтинента в поисках денег, воевать со сталелитейщиками, каменщиками, водопроводчиками, инспекторами по строительству, которая на протяжении полутора лет поднималась вверх на ее глазах, превратившись в конце концов в настоящее чудо из камня и сверкающего стекла, – эта библиотека будет открыта через восемь дней!

Но при всем волнении, которое Корделия, естественно, испытывала сейчас, перед ее мысленным взором все время вставало лицо Гейба, сделавшего ей предложение накануне вечером. В его темно-коричневых глазах светилась еле заметная ирония, вокруг рта были заметны небольшие морщинки. Гейб как будто знал, какой ответ ждет его.

"Я буду счастлива с ним… несколько лет – может быть, пять или десять. А что потом? Превращусь в старуху на седьмом десятке, в то время как Гейб все еще будет энергичным мужчиной, почти в расцвете сил. И он попадет в ловушку – может быть, ему придется возить меня в инвалидном кресле, резать еду на маленькие кусочки, относить на руках по вечерам в кровать".

Кровать…

Жар разлился по телу Корделии. Она вспомнила, как Гейб раздел ее в первый раз и как неловко она чувствовала себя вначале. Как краснела за морщины, за дряблость тела, которое никогда уже снова не станет упругим, сколько бы раз она ни заставляла себя приседать и задирать ноги в салоне Люсиль Робертс, куда Сисси как-то затащила мать. И как Гейб, милый Гейб, успокоил ее поцелуем. Не одним, а многими поцелуями – которыми он осыпал ее лицо, шею, плечи и грудь, как сладостным дождем.

– Как бы я хотела быть снова молодой… для тебя, – прошептала она тогда.

– Ты сейчас красивее, чем когда-либо, – успокоил ее Гейб и, улыбнувшись, убрал мозолистой ладонью седой локон с ее разгоряченного виска. – Я бы не уступил никому ни единой твоей морщинки.

О, как же собственное тело поразило ее! Оно уже забыло о том, что такое вынашивать детей, и не было плодородной нивой, куда мужчина мог бросить свое семя и наблюдать, как оно прорастает… Но все еще было способно глубоко чувствовать и не боялось искать новых ощущений.

Однако сейчас, сидя в кабинете, Корделия задумалась, как долго может продлиться эта страсть, это упоение друг другом. Внезапно словно холодный ветер ворвался в открытое окно, и она задрожала. Когда она перестанет быть женщиной чуть старше среднего возраста, а по-настоящему превратится в дряхлую и беспомощную старуху, будет ли Гейб так же любить ее?

А Сисси? Корделия могла представить, как та ходит с таким видом, будто с ней случилось страшное несчастье.

И, конечно, Сисси будет прислушиваться к злорадному хихиканью и шушуканью о том, что у нее вдобавок к двум оставшимся без отца детям есть еще и потерявшая на старости лет рассудок мать.