Читаем Нет прощения (СИ) полностью

- Какой послушный. Тео, а ты уверен, что он не будет рад тому, что его сейчас выебут? Слишком уж он спокоен. Так неинтересно. Круцио! - я захлебываюсь последними каплями зелья, которое влил в мое горло Тео и, как подкошенный, падаю на колени от неимоверной боли, растекающейся по телу жидким металлом. Каждая клеточка и каждый нерв во мне вопят о том, что им ужасно больно.

А затем начинается ад. Возбуждение, вызванное зельем, смешивается с остаточными последствиями от пыточного заклинания, после которого к телу несколько часов нельзя дотронуться, чтобы не вызывать новые волны боли. Нотту с его жаждой мести, застилающей разум, только этого и надо, он бесцеремонно толкает меня грудью на стол, невесть откуда взявшийся, пока я извивался под Круцио.

- Ты погляди, а он, оказывается, уже не девственник! - Нотт хохочет громко, истерично, что дает повод задуматься о его вменяемости. Он использует какое-то заклинание, от которого мой анус обжигает резкой режущей болью, словно в задницу мне засунули живого ежа, который теперь пытается вылезти наружу, попутно раздирая меня изнутри своими иглами. Я не сдерживаюсь от болезненного крика. - Не ровен час еще какую-нибудь заразу подхвачу, - насмешливо комментирует свои действия Нотт довольным голосом, видимо, представляя, что я должен сейчас чувствовать. И это не считая последствий Круцио. Он, небось до синяков, вцепляется руками мне в бедра и одним толчком входит в меня, вызывая очередную волну боли, от которой я захожусь криком. Нотт насилует мою несчастную задницу так, словно пытается проткнуть меня насквозь. Самое страшное, что под воздействием зелья мне это и в самом деле приносит извращенное удовольствие, по крайней мере, до тех пор, пока его возбуждающий эффект не иссякает, а Нотт не переходит к пыткам. Он хлещет меня магической плетью, режет самым обычным кухонным ножом, тыкает в меня горящей деревянной головешкой, пытает Круцио и снова насилует. А чтобы я не дергался и не вырывался, он не скупится на обездвиживающие чары. Я кричу, теряю сознание, прихожу в себя от невыносимой боли, потому что меня продолжают пытать и бессознательного, и снова кричу, срывая голос.

Придя в сознание в очередной раз, я удостаиваюсь сомнительного удовольствия от внимания Эйвери.

- Тео пошел в школу. Мальчик ночь не спал, устал, вон как тебя разрисовал, а дырку разработал - одно загляденье, - голос доносится у меня из-за спины. С трудом пытаюсь осознать сказанное им. Раз Нотт ушел в школу, значит, я все еще в Хогсмиде. Если, конечно, Эйвери не имел в виду, что он пошел через каминную сеть. Я по-прежнему лежу грудью на столе, учитывая, что у меня, скорее всего, сломано несколько ребер, и я не могу даже вздохнуть поглубже из-за боли, то даже и не пытаюсь встать. Моя магия все так и не подчиняется мне, видимо, Эйвери не забывает вовремя вливать в меня блокирующее зелье. Это плохо, чем дольше я не могу осознанно контролировать свою силу, тем сложнее потом будет с ней справиться. - Но я тебя трахать не буду, у меня для этого Тео есть, - продолжает свою речь Эйвери, словно от скуки. - Я тебя лечить буду, чтобы к ночи, когда мой славный малыш снова прибежит сюда, ты был готов доставить ему удовольствие… своими криками. Но ты не обижайся, если и мне захочется днем приложить тебя чем-нибудь горяченьким или, например… - я не сдерживаюсь и дергаюсь, когда он хватает меня за яйца и сжимает так, что я снова кричу и проваливаюсь в небытие.

Я теряю счет времени и боли. Срываю горло от крика - куда здесь геройствовать, когда с телом творят такое, о чем даже представить страшно. Мою магию продолжают блокировать. Надолго впасть в забытье тоже не дают - сознание возвращают магией. Эйвери заливает в меня зелья и применяет излечивающие чары, и я снова могу кричать и чувствовать безумную боль. И эта адская карусель не прекращается, заставляя меня с предельной четкостью осознать, насколько я ничтожен, даже обладая магической почти что сверхсилой, раз не могу ничего сделать для собственного освобождения. Меня поддерживает только надежда, что за мной придет тот, кто никогда не бросит в беде, кто обязательно разыщет меня - мой любимый Северус. Лишь мысль о том, что моя смерть причинит ему сильнейшую боль, заставляет меня цепляться за жизнь, пусть и такую безумно болезненную.

========== Глава 3 ==========

Северус Снейп

Для ревности ничего не нужно,

кроме мерзкого характера

и параноидального недоверия

Игорь Карпов

Перейти на страницу:

Похожие книги

Метафизика
Метафизика

Аристотель (384–322 до н. э.) – один из величайших мыслителей Античности, ученик Платона и воспитатель Александра Македонского, основатель школы перипатетиков, основоположник формальной логики, ученый-естествоиспытатель, оказавший значительное влияние на развитие западноевропейской философии и науки.Представленная в этой книге «Метафизика» – одно из главных произведений Аристотеля. В нем великий философ впервые ввел термин «теология» – «первая философия», которая изучает «начала и причины всего сущего», подверг критике учение Платона об идеях и создал теорию общих понятий. «Метафизика» Аристотеля входит в золотой фонд мировой философской мысли, и по ней в течение многих веков учились мудрости целые поколения европейцев.

Аристотель , Аристотель , Вильгельм Вундт , Лалла Жемчужная

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Античная литература / Современная проза / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Новая книга знаменитого историка кинематографа и кинокритика, кандидата искусствоведения, сотрудника издательского дома «Коммерсантъ», посвящена столь популярному у зрителей жанру как «историческое кино». Историки могут сколько угодно твердить, что история – не мелодрама, не нуар и не компьютерная забава, но режиссеров и сценаристов все равно так и тянет преподнести с киноэкрана горести Марии Стюарт или Екатерины Великой как мелодраму, покушение графа фон Штауффенберга на Гитлера или убийство Кирова – как нуар, события Смутного времени в России или объединения Италии – как роман «плаща и шпаги», а Курскую битву – как игру «в танчики». Эта книга – обстоятельный и высокопрофессиональный разбор 100 самых ярких, интересных и спорных исторических картин мирового кинематографа: от «Джонни Д.», «Операция «Валькирия» и «Операция «Арго» до «Утомленные солнцем-2: Цитадель», «Матильда» и «28 панфиловцев».

Михаил Сергеевич Трофименков

Кино / Прочее / Культура и искусство