Полдня я стою у котлов в своей лаборатории, лишь изредка на несколько минут забегая в спальню, чтобы убедиться, что состояние Гарри не ухудшилось, а заодно не забываю и напоить его питательным раствором, борясь с обезвоживанием организма. Кроме травм мне предстоит вылечить последствия переохлаждения и голодания. Зелья готовы, и я аккуратно спаиваю их Гарри. Лишь теперь, осторожно дотрагиваясь мокрой фланелью, обмываю его тело теплой водой, до этого довольствуясь только очищающими чарами. Аккуратно состригаю торчащие во все стороны клоки опаленных волос. Стрижка выходит очень короткой и непривычной. С ней он выглядит крайне ранимым и беззащитным… а еще - чрезвычайно молодым. Да он ведь и в самом деле неприлично молод для груза, так несправедливо взваленного на его плечи судьбой. Того, что ему пришлось пережить в своей жизни, с лихвой хватило бы на пятерых. Я смазываю его раны заживляющим бальзамом, состав которого также немного мною подкорректирован специально для него.
Каждые три часа повторяю лечебные процедуры. То, что Гарри без сознания, меня пока не сильно волнует, ведь исцеление тела от этого не зависит. А так он, по крайней мере, сейчас не чувствует боли, с которой тоже пришлось бы бороться. Тревожит почти полное отсутствие проявлений его личной магии. Слава Мерлину, что тех крох магических сил, которые все еще циркулируют в теле Гарри, оказывается достаточно для того, чтобы зелья, напоенные волшебством, не отвергались его организмом и оказывали на него необходимое лечебное воздействие.
Мои показания для Визенгамота берет сам глава Аврората. Как бы там ни было – я все же герой последней магической войны, и мне оказывают должное уважение. Он, согласно процедуре, проверяет мою волшебную палочку на использованные в течение последних суток заклинания, обнаруживая там по большей части колдомедицинские и диагностические, а также тщательно записывает ответы на свои вопросы, которых, на удивление, не очень много. Я понимаю из их состава, что официально мне отведена роль случайного помощника при задержании скрывающегося от правосудия Пожирателя Смерти Эйвери, а так же при освобождении из плена героя магического мира Британии мистера Гарри Поттера. Вся наша беседа с главой Аврората проходит под бдительным присмотром министра магии – Кингсли Шеклболта. Заключение о состоянии Гарри, которое я передаю представителю правопорядка, написано мадам Помфри, как дипломированным колдомедиком соответствующего профиля, под мою диктовку – об изнасиловании там, конечно же, нет ни слова. А вот все остальные травмы и повреждения расписаны с виртуозной скрупулезностью.
Ближе к вечеру я замечаю прогресс в заживлении ран Гарри, страх постепенно уступает место надежде, и ко мне начинают возвращаться эмоции, которые до этого времени сидели на привязи, чтобы не мешать мне делать то, что необходимо для его спасения. Вместе с эмоциями возвращается и ненависть к Драко, к Нотту и к самому себе за то, что поверил нелепым и глупым слухам. За то, что вместо того, чтобы остановить болтунов, я сорвал свое отвратительное настроение на Гарри, еще раз доказав и ему, и себе, что я все тот же прежний злобный ублюдок, издевавшийся над ним шесть лет, и не достоин того, чтобы мне дарили свою преданность и любовь. Ненавижу себя за то, что позволил Драко манипулировать собой, за то, что не заметил раньше его болезненного собственнического отношения ко мне. Я ненавижу себя почти так же сильно, как и Нотта, посмевшего причинить боль Гарри, посмевшего его пытать и насиловать. Я виноват в том, что случилось с Гарри. Никогда не прощу себе этого! Если бы я сдержался и не наговорил ему того, чего не стоило ни при каких обстоятельствах, то он не помчался бы на улицу среди ночи, не попался бы сумасшедшему Нотту, и с ним не случилось бы несчастья.
***
Вечером в мои комнаты на несколько минут приходит Минерва, чтобы узнать о самочувствии Гарри. Она приносит мне кусок рождественского пудинга. Только тогда понимаю, что сегодня Рождество, а я совсем об этом забыл. Гарри так мечтал, что мы встретим наше первое совместное Рождество только вдвоем, сидя в обнимку у камина. Что ж, мы и в самом деле встречаем его только вдвоем. Горечь мысли так отравляет и без того паршивую действительность, что мне хочется взвыть от бессилия что-либо изменить, исправить, повернуть время вспять, вычеркнуть из настоящего весь тот ужас, который достался на долю моему Гарри. Глаза печет от непролитых слез - я давно разучился плакать о том, чего уже не изменить. Я так и сижу возле Гарри всю ночь, не смыкая глаз и не отводя от него взгляда. Фитилек свечи слегка дрожит, и мне кажется, что его ресницы шевелятся, что еще миг - и он откроет глаза. Но - нет… Гарри так и не приходит в сознание до самого утра.