Я узнаю, что операцией по моему спасению практически руководил Северус. Кингсли рассказывает о том, как меня нашли - сухо, сжато и без красочных подробностей, но я имею некоторое представление, как мог выглядеть после того, что со мной делал Нотт с помощью Эйвери. Я чувствую, что мои щеки начинают полыхать, и Кингсли, видимо, заметив это, торопливо уточняет, что забирали меня из тоннеля они с Северусом только вдвоем, давая понять, что я не был выставлен на всеобщее обозрение. Это немного успокаивает, я все же не лишен чувства стыдливости, и мне очень не хочется, чтобы в меня тыкали пальцами кто ни попадя. От Кингсли я узнаю, что Нотт умер в своей камере через сутки после моего освобождения, а Эйвери осужден на пожизненное заключение в Азкабане без права на пересмотр дела. Удивительно, но я не чувствую большой радости, а должен бы, ведь Нотт причинил мне столько боли только потому, что решил вдруг сделать меня ответственным за смерть своего отца. Когда Кингсли заводит разговор о моей учебе в Школе Авроров, я честно признаюсь ему, что передумал и больше не хочу посвящать всю свою оставшуюся жизнь постоянной борьбе.
- Я не готов к такому. Понимаешь? - я отвожу взгляд, потому что мне кажется, что Кингсли сейчас будет либо меня уговаривать, либо осуждающе смотреть, как на слабака, сдавшегося под давлением случившегося.
- Это хорошо, что ты сам это понял, - прозвучавшие слова оказываются для меня неожиданностью, и я вскидываю голову, всматриваясь в лицо Кингсли, чтобы убедиться, что правильно его понял, а он продолжает: - Ты слишком мягкий для такой работы. В тебе нет необходимой жесткости. Гарри, ты справедливый и презираешь зло, творимое нелюдями, но этого недостаточно. Ты все же настоящий ученик Дамблдора - веришь во второй шанс даже для самого отъявленного преступника. У тебя рука даже на Волдеморта не поднялась, уж я-то знаю, - Кингсли как-то особенно озорно улыбается, намекая, что я победил Темного Лорда, не убивая его собственноручно.
Разговор с Кингсли вышел смущающим для меня, и я так и не решился попросить его стать гарантом стабильности моей магии. Все же ритуал для этого нужно проводить кровный, а я даже и приблизительно не знаю, как Кингсли может к этому отнестись. Вдруг он не согласится? А мне ведь придется честно все ему рассказать и объяснить перед просьбой. Я даже не смогу потребовать у него молчать о моей тайне, о том, что я стал вроде как сосудом для силы Волдеморта. Не хочу даже представлять, как среагируют обыватели, если эти сведения дойдут до прессы. А еще я так и не осмелился поинтересоваться у Кингсли - может, он знает, куда отправился Северус? Они же вместе меня искали… А вдруг…
- Нужна будет помощь - обращайся. Всегда помогу всем, что в моих силах, - говорит Кингсли на прощание, а я снова остаюсь наедине со своими размышлениями.
Меня и радует, и ужасает мысль, что именно Северус спас меня из ада. Я так мечтал, что он меня найдет и заберет оттуда, поэтому мое сердце радостно учащает свой стук от мысли, что мои надежды сбылись. Ведь, если бы Северус меня не любил, то он ведь и не пошел бы меня искать? Ведь так? Я не хочу даже предполагать, что он просто выполнял свой долг, выручая меня из очередной беды так, как делал это шесть первых лет моей учебы в Хогвартсе, пока мы не смогли узнать друг друга поближе. Но моя радость омрачается закономерной мыслью - Северус теперь точно знает, что со мной произошло, и может посчитать, будто я сам виноват в том, что со мной делал Нотт. Он, особенно в свете нашей ссоры перед моим похищением, может решить, что я дал повод Нотту для того, чтобы… Ведь в последнюю нашу встречу Северус именно это выкрикивал мне, бросая в лицо обвинения в неверности и распущенности. Вот Мерлин - слова-то какие отыскал… Я иронизирую над своей попыткой даже в малом обелить Северуса и его незаслуженный выпад, смягчая слова и формулировки, которые он использовал, стараясь ударить меня побольнее. Я так до сих пор и не знаю, что послужило причиной для его нападок на меня. И не смогу узнать, пока мы не встретимся и не побеседуем. Хотя здесь и к Трелони не ходи - кто-то наговорил на меня всяких гадостей, никак не иначе. Ведь я точно знаю, что никогда даже не представлял себя с кем-нибудь другим, кроме Северуса.