Нет слова «прощай»

После того как они плечом к плечу боролись с лесным пожаром, Кен и Поль сдружились еще крепче. Кончился июль, настал август, и с каждым днем мальчики все больше времени проводили вдвоем. Они купались, удили рыбу, ходили по ягоды, помогали друг другу в повседневной домашней работе. Они подолгу бродили в окрестностях Кинниваби, иногда заходя далеко в нетронутый лес за северным берегом озера. Несколько раз они разбивали палатку и проводили в ней ночь. На лодках они проходили озера и реки, которых, кроме оджибуэев, почти никто не знал. Друзья очень обрадовались, обнаружив, что в озеро Сигнит-Лэйк впадает речка, в которой водятся форели.

Озеро это было в четырех часах пути от Кинниваби, и притом пути нелегкого. Не раз приходилось тащить лодку волоком, а возвращаясь — плыть против течения по Бобровой реке: грести было очень трудно. Кен и Поль дважды ездили на озеро Сигнит-Лэйк, прежде чем обнаружили речушку, в которой водилась форель. Ее устье было забито плавником и почти совсем скрыто от глаз ивами, и друзья набрели на него по счастливой случайности. Они искали там маленьких зеленых лягушек — на наживку для окуней.

В верховьях речушки было на редкость красиво: будто она хотела искупить невзрачность своего устья. Круто обрушиваясь вниз со скалистой гряды, она то тут, то там разливалась на уступах заводями, с глубокими, темными бочагами и журчащими маленькими водопадами. Высокие сосны защищали реку от солнца своими ветвями, и под их сенью всегда — даже в самые жаркие дни — было прохладно. Заводи кишели хищными прожорливыми гольцами не больше двадцати сантиметров в длину; эти маленькие, жирные рыбешки нелегко давались в руки, но, поджаренные на сковороде, были очень вкусны.

Поль часто бывал на даче у Уорренов. Матери Кена он нравился, зато тетушка Мэрион с трудом выносила его присутствие и иногда не очень это скрывала. Кена со временем признали в индейском поселке, хотя он понял это не сразу. Поначалу, когда он приходил к Полю, никто из индейцев не заговаривал с ним и, казалось, не замечал его присутствия. Кен скоро стал узнавать многих в лицо, знал даже имена некоторых жителей поселка, но когда он здоровался с ними, люди отводили глаза. Никто из них не отвечал на его улыбку — они просто не замечали ее. Вначале он принимал это за враждебность, но постепенно барьер между ним и индейцами начал исчезать, и первой брешью в нем он был обязан детям. Как-то раз, утром, дети на самом краю вырубки играли в бейсбол; Кен и Поль присоединились к ним. С той поры дети стали звать Кена по имени, и вскоре их примеру последовал кое-кто из взрослых.

Кен и Поль вели вдвоем долгие беседы — то сидя в лодке, тихо покачивающейся на воде, то лежа под жарким солнцем на каком-нибудь плоском камне, то любуясь луной над озером — долго после того, как на дачах гаснул последний огонек.

Кен рассказывал Полю про город. Про все, что увлекало его там и нравилось. Про то, как люди учатся в университете, про спорт, про фильмы, которые он видел, и телевизионные передачи, про своих друзей. Не обходил он молчанием и то, что считал плохим, несправедливым и страшным. Не раз Кен и Поль говорили об атомной бомбе, этом побочном продукте науки и человеческих знаний, задумываясь над тем, не придется ли им обоим когда-нибудь отправиться на войну. Поль подробно расспрашивал Кена обо всех этих вещах, и, случалось, они подолгу спорили о них.

Поль, со своей стороны, много рассказывал Кену про свой народ. С гордостью говорил он о его прошлом. О его былом величии. Рассказывал он также о поверьях. О мудрости и красоте индейских легенд. Шутливо, но в то же время с уважением говорил он о приметах, которые и поныне в ходу у многих его соплеменников. Нельзя, к примеру, возвращаться домой за забытой вещью: тогда не будет пути. Нельзя разрешать женщинам прикасаться к охотничьему снаряжению и рыболовным снастям — не то вернешься с пустыми руками. Нехорошо, если увидишь кротовую норку: кто-нибудь из твоих близких друзей или родичей может умереть. И если во сне у тебя вдруг дернется нога — это тоже дурной знак: значит, скоро тебе придется бежать во всю прыть, спасая свою жизнь.

И еще Поль с тревогой и обидой говорил о судьбе своего народа, о том, что ждет его в будущем. Сколько раз они толковали об этом, повторяя то же, что говорили до них другие, и, подобно тем, другим людям, приходили к безрадостным заключениям.

У них потому находилось так много увлекательных тем для разговоров, что оба мальчика были такие разные. И еще, может, потому, что, несмотря на всю разницу в образе жизни, они были ровесниками и одинаково радовались солнцу, луне, и ветру, и летнему теплу, дождю, деревьям и травам — всему, из чего складывалось это лето, этот мир, который был их миром.