Нет у меня другой печали

Все решил случай. Незадолго до моего отъезда из Вильнюса мир облетела весть о том, что заработал кратер Ключевской сопки, величайшего из вулканов евразийского континента. В Петропавловске все только об этом и говорили. Я подумал, что и эвены и коряки, испокон веков живущие на Камчатке, никуда не денутся и наверняка у меня еще будет возможность с ними встретиться. А вулкан может затихнуть, и неизвестно, когда он опять проснется; как знать, представится ли еще случай своими глазами посмотреть на зрелище, которое не каждому суждено увидеть. В обкоме партии мы так и договорились: я немедленно вылечу в Ключи, поднимусь на вулкан, затем вернусь и пароходом или самолетом отбуду на Командорские острова, где состоится празднование двухсотдвадцатипятилетия открытия Витусом Берингом этих островов, именуемых еще Алеутскими островами. Товарищи из обкома постарались, и на следующий день я уже сидел в кабине пассажирского самолета, летевшего в Ключи. Мы летели вдоль поймы реки Камчатки, прижимаясь к земле, переваливаясь с горы на гору, так как выше свирепствовала пурга.

Селение Ключи расположено на берегу реки Камчатки. В ясный день отсюда отлично видны сразу две большие сопки — Шивелуч и Ключевская. Последняя, кажется, совсем рядом, селение находится у ее подножья, а в действительности до вулкана добрых полсотни труднопроходимых километров. Время от времени в селенье докатываются глухие взрывы, над главным кратером стоит гигантский столб дыма, пара и пепла, взметнувшийся на десять, если не больше, километров. По ночам вулкан окутан кровавым заревом. Ветер несет оттуда пепел, который садится на деревянные тротуары, заборы, дома, забивается между рамами. Пепел, точно песок, скрипит на зубах, забивается в глаза, поднятый порывом ветра.

Вулкан и манит и отпугивает меня. Я знаю, что путешествие будет не из легких, но пути назад уже нет, и поэтому я изо дня в день обиваю порог Камчатской вулканологической станции. Директор станции Иван Кирсанов каждый раз встречает меня, улыбаясь и разводя руками:

— Ничего нового, дорогой. Думаю, после праздников будет вертолет, тогда и подбросим вас.

— А до праздников ничего не будет?

— Наверняка. — Из-под очков на меня смотрят живые, искрящиеся легкой насмешкой глаза.

— А пешком добраться можно?

Он долго не отвечает, но я и без слов понимаю, что он думает: «Где уж тебе, милый, одолеть такой переход… И вообще, какой черт принес тебя на мою голову…» А вслух директор говорит нечто иное:

— Можно и пешком, но вы без провожатого не найдете дорогу, заблудитесь.

— Так, может быть, удастся найти провожатого?

— В это время не удастся.

— А когда удастся?

— Попозже.

— Когда попозже?

— Точно не знаю. Один из наших научных сотрудников полетел в Петропавловск за аппаратурой, которую понадобится доставить к кратеру. Пока он вернется, смотришь, снег выпадет, появится санная дорога, и можно будет поехать на собаках. Возможно, тогда и вас захватим.

— Почему «возможно»?

— Собаки потащат аппаратуру и прочее снаряжение. А люди пойдут пешком. Будет нелегко.

Я понимаю, что он хочет обиняком, разными намеками и околичностями отговорить меня, заставить отказаться от своего замысла. Не понимаю только, зачем ему это. Неужели я буду непосильным бременем? Однако чем настойчивей его уговоры, тем сильнее мое желание добиться своего, и я уже знаю, что не отступлю. А время не ждет. Самое обидное, что через несколько дней Октябрьские праздники. Три дня праздников — три дня ничегонеделанья. Дабы заглушить укоры совести, я пытаюсь найти себе какое-то занятие. Смастерил самую примитивную рыболовную снасть, привязав к обрывку лески блесну, и отправляюсь ловить гольцов. В Литве этой рыбы нет. Мясистая, жирная, она в больших количествах заходит в камчатские реки, охотясь за икрой идущих на нерест лососевых. Гольца здесь столько и он до того прожорлив, что не раздумывая хватает блесну, не боясь ни лодки, ни человека. Рыба эта по вкусу очень похожа на форель. И странно, что здесь ее не ценят, не считают хорошей рыбой. Очевидно, потому, что здесь много ценных лососевых рыб. Мне несколько раз довелось побывать в гостях, и везде подавали самых разных представителей семейства лососевых, многие из которых, пожалуй, даже не имеют литовского названия. Соленая и копченая, жареная и вареная, сушеная и маринованная рыба. В каждом доме стоят бочки с соленой рыбой, хотя ловить лососевых рыб строго запрещено. И в каждом доме угощали красной икрой, из-за которой государство и воюет с браконьерами. В то же время я слышал немало вздохов и жалоб на то, что с каждой осенью все меньше и меньше лососевых приходит нереститься в холодные и прозрачные воды камчатских рек. Как-то странно и неловко слушать эти причитания, когда на столе стоят тарелки красной, как лесная ягода, икры.

Здесь, в Ключах, река Камчатка еще не стала и, должно быть, так и не станет за зиму, потому что по ее берегам расположено много теплых источников, ключей, от которых поселок и взял название.