Нет у меня другой печали

— Через полчаса выходим, — сообщил он и снова согнулся пополам над письменным столом. Я понял: вулканологи чертят карту, объясняют дорогу к вулкану. И еще я понял, что идем только мы двое, и побежал собираться.

Кому приходилось путешествовать пешком в труднопроходимых местах, с тяжелым рюкзаком за плечами, тот знает, что это такое, и скорее откажется от самого необходимого, чем согласится положить в рюкзак лишнюю вещь, которая впоследствии кажется вдесятеро тяжелее. Я не раз проклинал перегруженный рюкзак, не раз выбрасывал из него во время трудных переходов и патроны, и консервы, и буханки хлеба. Поймут меня и те, кому приходилось переезжать из старой квартиры в новую. Сколько ненужного хлама обнаруживается в эти дни! Только диву даешься, на кой шут все это хранилось… Поэтому теперь я взял лишь то, без чего действительно не обойтись: спальный мешок на оленьем меху, унты, запасную пару шерстяных носков, две пачки печенья, полкилограмма сахара и несколько плиток шоколада. Подумав, сунул туда же бутылку спирта. Ни полотенца, ни мыла, ни смены белья!

Через полчаса я снова был на вулканологической станции. Рабочие закинули в кузов грузовика груду досок, поставили большущий бидон с водой, мы с Олегом погрузили свои вещи, и машина тронулась.

Был ясный солнечный день. На небе ни облачка. Только из главного кратера Ключевской сопки валил смешанный с пеплом дым, поднимался на головокружительную высоту и широкой лентой тянулся до самого горизонта, бросая на землю густую тень. Километров пятнадцать мы проехали по дороге, а затем свернули в лощину, похожую на русло высохшей речки. По обе стороны выстроились высокие голые тополя, кривые, будто скрюченные ревматизмом, березы, жались к земле заросли низкорослой ольхи, и повсюду виднелись большие и малые, занесенные пылью камни. Вся долина была усыпана пеплом. Ветер резвился, словно в дюнах: вычерчивал морщины, волнистые линии, длинные языки, похожие на расплесканные лужи. Казалось, какая-то разрушительная сила пронеслась, посеяв смерть, и никогда уже не зазеленеют эти деревья, никогда не запоют здесь птицы, по высохшему, заваленному пеплом руслу никогда не заструится животворная вода.

Было уже далеко за полдень, когда мы попали в нижний лагерь — одинокую зеленую палатку, приткнувшуюся среди обнаженных деревьев. Мы выгрузили из машины доски (пойдут на растопку), перелили воду из бидона в ржавый железный бак, видимо бывшую бочку, распиленную пополам. Через несколько часов вода, конечно, превратится в лед, но в этой безводной пустыне он тоже пригодится. Может, и мы с Олегом, возвращаясь с вулкана, отрубим кусок льда, растопим его на плите в палатке и утолим жажду.

Вулканологи настойчиво отговаривали нас от намерения выйти в путь в тот же день. Они советовали переночевать здесь, в нижнем лагере, а рано утром следующего дня, отдохнув и набравшись сил, приступить к подъему на вулкан.

Мы не согласились.

Собственно, я был склонен остаться, но Олег упрямо требовал немедленно отправляться дальше, и тут я понял, чем примечателен его взгляд, почему у его глаз такое необычное выражение. Это были глаза фанатика. Он, как зачарованный, смотрел на дымящуюся вершину сопки и несколько раз упрямо повторил:

— Надо идти.

Я с ужасом смотрел на его разбухший рюкзак. Там была увесистая кинокамера, километры пленки, большие, будто литые из свинца, объективы, кое-что из одежды, провизия. Его пуховый спальный мешок не влезал в рюкзак, и пришлось привязать его ремнями сверху. Помимо всего прочего, Олег был в тяжелой шубе, и на шее у него болтались аккумуляторы, втиснутые в деревянный ящик. Господи, как он все это потащит!

Дорога вилась среди небольших стелющихся по земле ольшаников. (На Камчатке, особенно в гористых местах, многие деревья остаются похожими на кусты, хотя им уже не один десяток лет. Они растут, лежа на боку, почти вплотную приникая к земле. Мне не довелось поговорить со знатоками, но, думаю, их с самого начала пригибает снег, которого здесь выпадает несметное количество. А поскольку зима стоит долгая, деревья за лето не успевают выпрямиться. Глядя на эту растительность, невольно вспоминаешь литовскую поговорку: «Клони дерево смолоду».) Видимо, перед нами тут прошли люди с топорами, проложив тропу через эти заросли. Отрубленные ветви еще не успели почернеть и, белея вдали, указывали нам путь. На более чистых местах были сделаны зарубки на стволах. Подойдешь к деревцу, бросишь взгляд вперед и видишь вдали другой белеющий знак. Так и пробираешься от зарубки к зарубке, мысленно благодаря людей, оставивших нам следы.