Нет у меня другой печали

В Туве я ни разу не видел селедку, здесь ее заменяет хариус. Эта рыба из семейства лососевых водится и в Литве в некоторых быстрых речках с чистой водой, но у нас ее не часто встретишь. А здесь, в бассейне Енисея, хариуса очень много, ловят его и на удочку и сетью, поэтому соленый хариус тут не редкость не только в закусочной, но и в магазине. Он заменяет здесь селедку. И, я бы сказал, весьма удачно, потому что мясо соленого хариуса похоже на лососину.

Так вот, стол в комнате Олега Саган-оола был заставлен соленым, жареным, вареным хариусом, свежими и солеными огурцами и конечно же неизменной в этих краях бараниной.

Засиделись до поздней ночи. Это напоминало вечер вопросов и ответов: что, как, когда, почему, сколько… Мои новые друзья очень интересовались Литвой, и самому мне спрашивать почти не довелось. Разумеется, много говорили о литературе, и я убедился, что Кара-оол в ту ночь, у таежного костра, говорил правду. Это подтвердил Олег Саган-оол.

— Тувинцы знают ваших поэтов — Саломею Нерис, Юстинаса Марцинкявичюса, его поэму «Кровь и пепел», но самый популярный Межелайтис. Знаете, у нас даже есть его последователи.

— Как это понимать?

— Некоторые наши поэты, особенно молодые, явно подражают ему и не скрывают, что Межелайтис для них — эталон.

— И как же у них получается?

— Знаете, подражание всегда бледнее… И по содержанию, и по форме.

Я ничего не сказал, хотя мог бы подтвердить, что это святая правда и таких примеров мы знаем достаточно и у нас, в Литве. А про себя подумал о молодых людях, которые все еще танцевали на площадке перед гостиницей, о том, что они будут вести уроки и работать в библиотеках с переводчиками…

Мы, вернее сказать, наша литература, тоже говорим с читателями многих народов через переводчика — русский язык.

Прощаясь, Олег Саган-оол предложил:

— Заедем к моим родным.

— А где это?

— В пятидесяти километрах… Едем!

Я сказал, что похож, как видно, на старую цирковую лошадь, которая, заслышав звуки марша, подымается на задние ноги и готова пуститься вскачь вокруг арены. Стоит мне услышать слово «поедем», и я уже не могу устоять, руки сами тянутся к дорожному мешку.

Мои друзья всласть посмеялись над этой «лошадиной» шуткой и обрадовались, что меня не пришлось долго «обрабатывать».

5

Шеми, родина Саган-оола, — большая деревня, вытянувшаяся вдоль низкого берега реки. Если бы не горы, подпирающие горизонт, можно было бы подумать, что ты где-то на Украине: многие дома, выстроившиеся вдоль длинной деревенской улицы, сияют беленными известью стенами. Улица обсажена акациями и тополями, в огородах желтеют подсолнухи — настоящая Украина. О ней напоминают и поля здешнего колхоза. По дороге мы любовались густой пшеницей, высокой кукурузой, крупноколосым ячменем, посевами проса… Земледелие в этой горной стране не имеет таких древних традиций, как на Украине (оно получило здесь более широкий размах в советские, годы), однако урожаи, пожалуй, нисколько не уступают украинским. Здесь, в широкой долине Енисея, земля хорошая. Краснозем.

Шеми — деревня нового типа. Без юрт. С просторной школой, новенькой больницей, клубом и магазином, библиотекой и детским садом. Деревня опутана электрическими проводами. Что ж, вряд ли стоит этому удивляться, жизнь идет вперед, цивилизация даже в самых отдаленных уголках пускает все более глубокие корни. И все-таки тувинский пейзаж без юрт удивляет меня, потому что я привык к ним за время путешествия с Кара-оолом — много дней и ночей они были для нас единственным кровом. Когда я сказал об этом Саган-оолу, он только улыбнулся и поведал мне историю деревни Шеми.

Еще не так давно и здесь были юрты. О возрасте деревни можно судить по зеленым насаждениям — акациям и тополям, которые только-только сравнялись с крышами домов, а некоторые еще и не достигли их. Деревья сажали в тот же год, когда начали строить новую деревню. Поставили избы, и часть юрт исчезла. Но каково же было удивление колхозных руководителей, когда, явившись проведать новоселов, они увидели, что в избах стоят войлочные юрты и люди живут по-старому. Кое-как объяснили людям, что к чему, те разобрали юрты, вынесли из избы и поставили их на дворе. Снова живут в них, не заходят в деревянные избы, хранят там лишь предметы домашнего обихода. Так продолжалось довольно долго, и всего несколько лет назад юрты окончательно вывелись.

Сколь сильна привычка, мы убедились, едва переступив порог дома Ёндара Былдый-оола. Сложенный из круглых бревен дом внутри оштукатурен, в нем всего одна комната. Правда, большая, просторная. Стены увешаны войлочными коврами домашней работы, на полах тоже войлок, но больше всего напоминает юрту большой очаг, установленный прямо посреди комнаты. Интерьер настоящей юрты.