Нет жалости во мне

На этот вопль Алик не обратил внимания. Дело в том, что недалеко от джипа, на тротуаре стояла Анжела, а рядом с ней – коренастый мужчина в таком же, как у атлета, строгом, но гораздо более дорогом костюме с антрацитовым отливом. За его спиной виднелся еще один охранник, еще более внушительный на вид, чем первый. Но Алика это не смутило.

Он расплатился с водителем, вышел из машины. Глядя на Анжелу, подошел к ней. А вид у нее не очень – напряжение в глазах, на бровях тревожная туча, щеки бледные, плечики скукожены. Мужчина улыбался, о чем-то бодро говорил ей, а она стояла перед ним как в воду опущенная. Страшно ей. И Алик догадался почему.

Он подошел к девушке, чуть протолкнув ее вперед, по-хозяйски, рукой задвинул себе за спину. В упор глянул на мужчину, ошалевшего от такой наглости.

– Ты, что ли, Полторанин? – сунув руки в карманы брюк, небрежно спросил он.

– Я не понял! – ошарашенно взвыл коренастый. – Ты кто такой?

– Значит, Полторанин... Ты что, не видишь, Анжела не хочет с тобой разговаривать? Не надо ей надоедать, слышишь!

Алик прекрасно понимал, что фактически нарвался на грубость. Но его это не пугало. Надоело ему киснуть у бабы под юбкой, захотелось хлебнуть адреналинчику вместо бескостного супца.

– Ты кто такой? – заорал на него Полторанин.

Он уже поднял руку, чтобы жестом спустить с цепи своих церберов, но пока еще не решался это сделать. Если Алик вел себя так борзо, значит, он чувствовал за собой силу, с которой, возможно, нужно было считаться. От напряжения и злости его мордастый лик налился краской, а нос уподобился летящему орлу, так широко и энергично раздувались крылья ноздрей.

– Я за Тимоху, понял? Со всем отсюда... э-э... вылетающим!

– Каким таким вылетающим? Ты чо несешь, баран!

– А то и вылетающее, что пуля из ствола. Тимо-ха не смог, а я смогу... А за барана ты ответишь! – хищно сощурился Алик. – И не Тимоха с тебя спросит, а я!

– Ну, ты меня достал!

И все-таки Полторанин дал отмашку. Но прежде чем его церберы сорвались с цепи, Алик успел боднуть его головой в переносицу. А делать это он умел...

Одного телохранителя Алик встретил ударом в пах. Куда метил, туда и попал, да так удачно, что парень едва не родил от боли. Только вот беда, вместо того чтобы схватиться руками за отбитое место, он вцепился Алику в ногу. Потянул на себя, лишив его равновесия. А тем временем подоспела помощь, и Алик пропустил мощный боковой справа.

После первого падения он смог подняться, даже умудрился сбить с ног одного нападающего. Но тут к двум амбалам присоединился вдруг третий, теперь шанс Алика на победу разлетелся на куски, как сознание после сокрушительного удара по шее.

Очнулся он от сильных ударов, сыпавшихся на него со всех сторон. Лицо всмятку, во рту кровавое крошево, в животе ливерный фарш. Боль сумасшедшая, но сознание тухнет, как лампочка под слабеющим напряжением, и наступающая тьма кажется спасительной...

В следующий раз он очнулся уже в машине «Скорой помощи». На лице маска искусственного дыхания, тела нет, вместо него сгусток пульсирующей боли. И душа, казалось, висит на волоске... Смерти Алик не боялся, но и умирать не хотелось: как-никак только жить начал. Но если отбойщики Полторанина превратили его в инвалида, лучше сразу отбросить коньки, не доезжая до больницы. К черту боль и мучения...

Алик снова лишился чувств и не приходил в себя до самой больницы. Оказалось, что ему проломили череп, срочно нужна была операция. Перед тем как врач наложил на него маску наркоза, он успел назвать телефонный номер своей жены.

Сутки он пролежал в реанимации, а потом его перевели в отдельную палату, которую выкупила для него Катька.

– Ну и куда тебя занесла нелегкая? – сокрушенно спросила она.

И нежно провела рукой по многослойной повязке на голове. Ответить Алик не мог. Слабость была такой, что лень было напрячь мышцу языка. Да и зубов у него было мало, чтобы говорить. Еще и проволочная шина во рту, для сращивания сломанной в двух местах челюсти. Да и не стал бы он говорить ей, что собирался поразвлечься с Анжелой. Может, он действительно на всю жизнь останется инвалидом. Кому ж он тогда нужен будет, если не Катьке? Только на нее он и мог сейчас рассчитывать. Так зачем же тогда ее злить?

– А я знаю – куда, – скорбно вздохнула она. – К Анжеле ты ходил... Да, к той самой, с которой от меня уехал...

Алик многозначительно закрыл глаза. С одной стороны, да, он виноват, потому как хотел тряхнуть величиной. Но с другой стороны, нечего было самой по кочкам скакать.

– Я все знаю... Ты жил с ней, потом вернулся ко мне. Теперь снова к ней захотел?.. Только ты знай, я тебя ей не отдам! Я не для того тебя десять лет ждала!

И снова он оказался под плотной опекой жены. Она оставалась с ним на ночь, кормила и поила его из трубочки. Ходить он не мог – слабость, сильное головокружение и несколько сломанных ребер. Но Катька ловко управлялась с «уткой», после каждого раза обмывала его теплой водой... Вот такая была у него жизнь – журавль в небе, синица в руке и «утка» под кроватью...