Нет золота в серых горах (Сборник)

В 1427 году рыцарь Стивен де Виньоль, известный под прозвищем Ла Гир, один из командиров в армии Жанны Д’Арк, перед атакой на англичан обращается к капеллану с просьбой отпустить ему грехи. Исповедоваться он не хочет, на это у него нет ни времени, ни желания. «Хотя бы помолись», — предлагает священник. И Ла Гир, не слезая с коня, обращает очи к небу и восклицает: «Господи Боже, я требую, чтобы Ты помог мне в бою! По принципу взаимности! Ибо если б Ты был Ла Гиром, а я Тобой, то я б Тебя поддержал!»

Вот всего несколько примеров. Но типичных. Очень. И однако же в наше время слово «рыцарь» неизменно воспринимается позитивно — мы говорим о «рыцарственности» и «рыцарском поведении», «рыцарском слове», «рыцарском духе». У нас — в Польше — были «рыцарские кружки» в прежних кавалерийских хоругвях и в давнем сейме. Рыцарская школа и... пан Володыевский, Малый рыцарь. До сих пор рыцарем становится офицер, к погонам которого прикоснулась сабля во время церемонии присвоения звания. Человек, награжденный орденом Виртути Милитари, становится «кавалером» (chevalier [56]), кавалером также именовался юноша, который «по-рыцарски» — учтиво и благородно относился к девушке и был ее опекуном и защитником. И именно «Спящие Рыцари», а не Спящие — например — уланы ожидали в Татрах (в Польше или в других местах — в мире) Дня Великой Битвы. Нам также прекрасно известно — наша история об этом позаботилась — понятие «рыцарская смерть».

 К памятнику твоему придут народы,
Надпись сию сохранят камни:
Здесь покоится рыцарь, что бился без страха
И жил без упрека.

Юлиан Урсин Немцевич

 Что касается вошедшего в поговорку «рыцаря без страха и упрека» (chevalier sans peur et sans reproche), то неплохо было бы знать, что первым историческим носителем такого титула был известный французский рыцарь Арнольд Вильгельм де Барбазон (1360 — 1431), вторым же — еще более знаменитый Пьер дю Таррель, известный как Баярд (1473 — 1524).

Так какими же — могут спросить — были рыцари на самом-то деле? Ежели действительно столь уж жестокими, как хочет сказать автор, то как попали эти «рыцарские» элементы в нашу культуру и язык, да и почти во все языки мира [57]?

Отвечаю: они забрели из рыцарского романа — прежде же всего из переработанного (на универсальный европейский лад) артуровского мифа. Попали они не только в литературу, поэзию и разговорную речь, но и в историю. Ибо исторически подтвержденные чрезвычайно немногочисленные примеры действительно рыцарского поведения восходят к тем временам, когда легенда об Артуре и его верных товарищах из Камелота была уже широко популярна и знакома. Немногочисленные «хорошие рыцари» просто старались подражать своим литературным образцам. При этом они, как правило, ограничивались тем, что выступали на турнирах в костюмах Ланселота, Тристана или Гавейна да украшали шлемы шарфами и лентами своих Гвиневер и Изольд. В повседневной же жизни, а уж тем более на войне, подражать идеалам было затруднительно.

Артуровский миф в последующих фазах развития не отличался одной лишь ностальгией по старым добрым, ушедшим временам, когда еще на свете жили действительно добродетельные, верные и благовоспитанные рыцари. Миф не сокрушался по поводу упадка рыцарской культуры. Не над чем было сокрушаться, скорбеть, ибо — как доказывают многие историки — об упадке рыцарской культуры можно говорить уже с момента возникновения рыцарства и его культуры вообще. В действительности миф шел гораздо дальше: творил рыцарскую утопию. Творил совершенно фиктивный идеал. Идеал рыцаря, которого никогда не было.

Обе упомянутые выше проблемы всплыли, как говорится, когда кельтский миф стал биться за значимое место в европейской культуре, когда начал приобретать универсальность. Однако эта универсальность — что любопытно — не смогла стереть кельтских следов, которые продержались в любой, даже наиболее искаженной и «модернизированной» версии легенды.

Национальный аспект мифа

Артур был кельтом. С дедов-прадедов и всем существом. Больше того, Артур был идеализированным кельтом. Он попросту должен был быть таким. Кто не поймет этого, тот никогда не поймет легенды.

О днях праздников и кельтских обрядов я уже упоминал, о валлийской мифологии говорил, к ее соотношению с некоторыми героями и личностями мы еще обратимся, когда займемся вопросом who is who в легенде. Пока же остановимся на некоторых существенных принципах «кельтскости», непосредственно относящихся к центральной фигуре легенды — королю Артуру, тому Артуру, который был повелителем кельтов.