Нет звёзд за терниями (СИ)

Гундольф поставил пустой бочонок на тележку, где стоял ещё один такой же, и с усилием покатил эту ношу прочь со двора. Только сейчас мальчишка сообразил, что выглядит его знакомый не очень хорошо — уставший совсем, глаза без блеска, губы все в корках. И от усов избавился зачем-то. И идёт, пошатываясь. Что же с ним случилось? И откуда он, интересно, узнал о корабле, об Эрихе, о его спутниках, ведь его там не было…

Мысль, пришедшая в голову, заставила сорваться с места, догнать Гундольфа, дёрнуть за рукав. Тот обернулся, глядя измученно, без улыбки.

— А Эмма? — прошептал мальчишка. — Её… тоже?

— Она-то уцелела, — утешил его чужак. — А вот Джакоб, Хильда… ещё, кажется, Верена, если имя не путаю — тех больше нет на свете. И многих других. Всё, прочь ступай, не болтай со мной. Увидеть могут.

Легко сказать «ступай прочь», когда ноги отказывались идти. И было Флоренцу так плохо, и страшно, и гадко, и больше всего хотелось остаться с Гундольфом, а не возвращаться в дом. Мальчишка не питал особой любви к ворчливым старикам, не скучал по ним, уйдя, но и смерти им не желал! Да он бы огорчился даже, узнав, что кто-то из них умер от старости. Ведь они стали неотъемлемой частью его жизни.

И вот — убиты! Почему, почему? Знал ли Эрих?

Нет, брат наверняка ничего не знал. Уж никак не мог Эрих, всегда такой мягкий, терпеливый, ввязаться в недобрые дела. Но его могут окружать злые люди. И его, Флоренца, долг — остаться рядом и защитить Эриха любой ценой. Болтать он, конечно, не будет, как Гундольф и велел. Не потому, что брату нет доверия, а потому, что тот невольно, по незнанию, может что-то выдать подлецам. Ох, вот так дела!

Не в силах усидеть на месте, мальчишка отыскал в шкафу Эриха заношенную рубаху и пустил на лоскуты. Отлив немного воды в миску, принялся драить кухню. Но там настолько давно не убирались, что к возвращению брата Флоренц успел отчистить едва ли треть.

Эрих вернулся, когда стемнело. Хлопнул дверью, прошёл на кухню торопливым шагом. Рубаха потемнела от пота — видно, работал тяжело и совсем недавно.

— Чего ты дверь не запер? — раздражённо бросил он брату и поморщился, потирая лоб. — Я же приказывал! Одну вещь, и ту выполнить не можешь.

— Я запирал… ох, во второй раз позабыл, наверное! Ведь воду привозили…

— Ты что, выходил? Тебя видели? — свирепо спросил Эрих, подходя ближе. — Я кому говорил сидеть и не высовываться?

— Воду нужно было перелить, — пятясь, произнёс мальчишка.

— «Воду перелить»! — передразнил его брат. — Оставили бы бочонок снаружи, уж как-то бы справились!

— Нельзя им оставлять было, сказали…

— Да? И что бы они делали, не окажись тебя здесь? Сидели бы под дверью и плакали? Уж сообразили бы, как выполнить свою работу!

Флоренц и рад бы сказать, что видел его не кто-то чужой, а Гундольф, успокоить брата. Но помнил, что болтать нельзя, и вынужден был молчать.

— Тебе нехорошо, Эрих? — робко спросил он, глядя, как брат прикладывает руку к виску. — Голова болит?

— А ты думаешь, мне легко живётся? — заорал тот. — Думаешь, у меня ни бед, ни тревог? Ты ещё тут! Вот что ты делаешь, скажи, а?

— Убираю, — растерянно произнёс Флоренц. — Ведь тут…

— Думаешь, здесь вода дармовая, как в море, и можно переводить её почём зря?

Эрих толкнул таз, стоявший на столе, и тот выплеснулся на пол, упал, покатился с грохотом.

— Ступай к себе! И чтобы я тебя не видел, пока сам не позову. Ну, чего ждёшь? Убирайся!

Флоренц взлетел по лестнице, нырнул в комнату и заперся. Было уже не так страшно, как накануне, но куда более обидно. Что же это с Эрихом? Ведь он никогда, никогда в жизни прежде на него не кричал! И не отсылал никогда. Любовь и терпение, вот что получал Флоренц от брата. И их запас никогда не переводился.

Но Эрих, должно быть, ужасно измучен кошмарами. Такое любого человека, даже самого лучшего, сделает раздражительным или вообще сломает. Да ещё тревожится из-за него, Флоренца, чтобы оба не попались. Из них двоих Эриху куда хуже.

Терпение и любовь — этот долг Флоренц должен вернуть, чтобы помочь брату стать прежним, весёлым и беззаботным. И уж он постарается как следует.

Шаги зазвучали на лестнице, хлопнула дверь соседней комнаты. Эрих выкрикнул что-то неразборчивое, вышел наружу, торопливо пересёк площадку.

— Слышишь, ты? — раздался его злой голос после удара в дверь. — Не смей входить ко мне и трогать вещи! Ты понял? Ещё сунешь нос, пожалеешь!

Он ударил по двери снова. Флоренц не понял, кулаком ли, ботинком. Обидно: хотел ведь как лучше. Но сам виноват, не спросил, будет ли брату приятна такая забота. Только хуже сделал.

В эту ночь он долго не мог уснуть, прислушиваясь к шагам Эриха. Тот поднялся наверх, на третий этаж, и расхаживал над головой туда-сюда. Что же случилось, что даже спать не лёг?

И уже погружаясь в дремоту, Флоренц услышал будто бы звук разбивающегося стекла. Он насторожился, но шум не повторился. Потом опять зазвучали шаги — значит, с братом всё в порядке.

А наутро на него глядел прежний Эрих — заботливый, мягкий и очень виноватый.