Нетленка

…В рамках нашего (ЦКС) надзора над происходящими в Тауттае событиями, я познакомилась с Германом, а благодаря Стэнису и ещё нескольким неравнодушным в Чаре людям (Дитриху, например), узнала многие подробности истории группы. После чего сделала несколько правильных выводов, и — интересное предложение Герману.

Набраться наглости делать предложение такого рода чарийскому орлу в расцвете лет… Я уповала только на бедственное положение группы, и то, что любовь мальчишек к Бате взаимна. Я постаралась быть очень убедительна. Я упирала на то, что Герман не имеет ни малейшего права быть в данном случае эгоистом. И что созданная им уникальная группа не может принадлежать какому-то отдельному государству — её место в международной структуре, которая ставит задачей сделать так, чтобы никто и никогда не оказывался в такой ситуации, в какой оказались мальчишки до встречи с Батей… Я-то видела, что на самом деле в мальчишек Герман вложил не честолюбивые надежды, не стратегические планы, а свою бессмертную душу; и вот теперь — никуда не денешься! — на одной чаше весов лежала его душа, а на другой — воинская присяга, баронская честь и сыновний долг. Герман фон Шенна был человеком в целом верующим, но теософией никогда не увлекался, и потому не подозревал, что решил проблему православно: он решил пожертвовать честью ради бессмертной души.

…Если за последние несколько лет тревог, волнений, унижений и неведомого ранее скотского страха перед начальством, которое могло в момент не просто оскорбить или унизить, но и просто приговорить к утилизации ни в чём не повинный результат правоты таркских идей воспитания, — если, говорю я, за все это время у Германа ещё сохранились какие-то иллюзии по поводу собственной гордости и тщеславия, то в тот самый момент он с ними решительно распрощался. Он похоронил их тайно, по своему обыкновению ни с кем не делясь горем. Да и некогда было горевать.

Повторяю: ни до, ни после он ни с кем не обсуждал этого отрезка своей жизни. Мысли и чувства того периода он как бы заключил в бронированный сейф, а ключи выбросил. Мы достоверно знаем только одно: до сих пор в Лоххидском доме Германа, в сундуке, лежит его полковничий мундир со всеми чарийскими орденами — с «Дубовыми Листьями», полным солдатским «Мечем», а также множество «Слав», «Заслуг» и «Отваг», — начищенных всегда, как перед парадом.

…Несколько позже в аналогичных обстоятельствах другой командир другой спецгруппы (также оказавшейся в сфере профессиональных интересов ЦКС), очутившись перед угрозой уничтожения подразделения, решил, что вот тут-то его командирские обязанности и заканчиваются, и, как честный человек, устроил новгородское вече, в результате которого группа распалась, не оставив по себе памяти. Но в том-то и дело, что Герман не был — хотел он того, или нет, — командиром. Герман был Батя. И потому никаких референдумов устраивать не стал, а просто, приняв решение и взяв, как обычно, всю ответственность на себя, скомандовал «За мной!» — как привык командовать в бою, первым поднимаясь в атаку под кинжальным огнем неприятеля, — и привел в ЦКС весь выводок, умудрившись своей спокойной уверенностью придать паническому бегству хмельной привкус захватывающего приключения.

А у нас наконец мальчишки получили и признание, и чины, а главное — необременительную для совести, опасную и страшно важную работу. Они больше никого не захватывали и не похищали, — они спасали. Освобождали заложников, осуществляли охрану свидетелей; множество задержаний — наркобаронов, террористов, бандитов, — провели они в подземных гаражах, на заброшенных складах, под сводами заплеванных эстакад, на чердаках и в подвалах нежилых зданий. В стриженой зелени городских скверов и в перелесках городских парков они вжимались в землю, гравий, асфальт, цемент крыш и пыль подсобок, и ловили бронежилетами пули, и «качали маятник» под прицелом бандитов, и прыгали на крыши несущихся машин, и бесстрашно шли на прямой контакт с остро отточенным холодным, нарезным и всяким другим оружием… Но уже всегда — для спасения чьей-то жизни.

Группа «Дельта» Германа фон Шенны не дезертировала в Суони. Она завоевала эту страну — первую в своей жизни, — в пешем строю, без единого выстрела, с развернутыми знаменами, под барабанный бой. Со всеми её президентами, командорами, гордыми собаками, детьми и женщинами — и страна сдалась без боя, покоренная с первого взгляда их преданностью друг другу и Бате, их смехом и шутками, и постоянной готовностью моментально откликнуться сторицей на самое малое добро. Их полюбили сразу — за незлобивый нрав, заразительный оптимизм, искреннее уважение к старому и малому, отзывчивость на чужую боль и яростное отвращение к подлости: всё то, за что когда-то, в той, прошлой жизни, все знали и любили Герочку фон Шенна; и что, любовью растиражированное в десяти экземплярах создало десять… нет, 11 неповторимых и прекрасных человеческих личности.

* * *