Нетленный прах

Ансола тем не менее не дрогнул. В назначенный день он в полдень вышел из дому и направился в «Салон-де-Градос», помещение со столь устоявшейся репутацией, что никому не показалось странным, что убийц генерала будут судить там же, где четыре года назад прошла панихида по нему. Под мышкой он нес пачку бумаг и всю дорогу не переставал сокрушаться, что не сложил их в портфель. Он проходил квартал за кварталом под мелким дождиком, не мочившим его, на каждом шагу чувствуя, что все сильнее волочит боязливые ноги по брусчатке мостовой, но твердо зная, что не явиться на заседание будет капитуляцией, а то и отречением. Еще не доходя до Шестой карреры, слышно стало, как шмелем над разогретой землей гудит толпа, заполнившая улицу. Ансола прошел по Десятой калье, мимо окна, из которого выпрыгнул, спасаясь от заговорщиков, Симон Боливар – те убили одного из его охранников и ворвались в его спальню, но обнаружили лишь еще теплую постель, – и шагал дальше, глядя себе под ноги, чтобы не споткнуться, пока не кончилась стена. Тут он остановился. Среди прочего у него под мышкой был и экземпляр «Кто они?». Ансола не знал, правильно ли он сделал, захватив его с собой. Глубоко вздохнул, пробормотал краткую молитву и поцеловал ноготь большого пальца. Свернуть за угол было все равно что выйти на арену навстречу диким зверям и почувствовать, как за спиной закрылись ворота.

– Вот он! – донесся до него чей-то выкрик. – Вон тот, кто сочинил эту книгу!

Ансола почувствовал, как взгляды людского множества, слившись в единый взгляд чудовища, взирающего на него одним глазом, устремились к нему, нащупали, заметили. «Пусть уходит прочь! – грянул хор яростных голосов. – Прочь! Прочь!» Но с другой стороны, ближе к Девятой калье, будто с балконов женского монастыря, заревели другие голоса: «Пусть войдет! Пусть войдет!» Ансола, проталкиваясь через толпу, время от времени наугад вскидывал глаза то на одно, то на другое лицо, делая это для того, чтобы люди не почуяли его тревогу, и так вот добрался до массивных деревянных дверей на толстых железных петлях, похожих на вход в святилище. Под вырезанным на каменном фронтоне гербом стояли двое полицейских, и один загородил ему дорогу со словами «Запрещено».

– Почему это? – спросил Ансола.

– По приказу судьи.

Тогда Ансола прокашлялся и сказал стражу так, чтобы слышали все:

– Там внутри нет тех, кто должен быть!

«Клеветник! Безбожник!» – стала кричать толпа. Однако из-под балкона по-прежнему доносились требования впустить его, причем такие воинственные, что Ансола на миг испугался, что из-за него сейчас начнется настоящее сражение. Впрочем, напрасно надсаживались люди без лиц – полиции был отдан ясный приказ. Ансола не мог войти.

– Но на следующий день ему повезло больше, – сказал Карбальо.

– А что изменилось? – спросил я.

– Ничего – и всё. – Карбальо подумал немного и добавил: – Вы бывали там, Васкес? Бывали в «Салон-де-Градос»?

– Нет, не приходилось.

– В таком случае предлагаю вам прогулку. Нет такого закона, чтобы нам с вами торчать в четырех стенах день и ночь.

Мы вышли на улицу и зашагали по Пятой каррере к югу. Я снова спросил Карбальо, что же изменилось и почему Ансоле разрешили присутствовать на суде.

– Пресса, – ответил он. – Все газеты возмутились тем, что его не допускают в зал. Протест выразили и «Тьемпо», и «Либераль», и «Эспектадор», и «Републикано». Все, все выступили на защиту Ансолы и его права представить суду тридцать шесть свидетелей. Протест подхватили жители. Вышел такой скандал, что судья Гарсон вопреки ожиданиям был вынужден отступить. Видно, понял, что его упорство может выйти ему боком.

Мы пересекли проспект Хименеса, миновали бильярдную «Авентино», где провел я некогда столько часов в неге и праздности, и, наткнувшись на стену углового дома на Четырнадцатой калье, у которой в 1996 году убили Рикардо Лаверде, свернули направо и продолжали идти на юг по Шестой каррере.

– На следующий день Ансола снова явился в суд. Газеты день за днем в подробностях освещали ход процесса, обильно цитировали и комментировали допросы свидетелей, так что читатели могли составить представление о том, что там происходит. Одна газета описывала Ансолу, явившегося на заседание с пачкой бумаг под мышкой. Книги, тетради, отдельные листы. Сейчас ничего этого у меня нет, но раньше я приносил все с собой, когда приходил туда, чтобы попытаться представить, что видел мой мальчик в эти минуты.