Нетленный прах

И он принялся рассказывать мне, чтó заметил на лице моего отца в тот день, и обо всех странных фразах, произнесенных им за считаные минуты до смерти, и о том, что, когда раздались первые выстрелы, в поведении его появилась какая-то самоубийственная отчужденность. Начал рассказывать, что отец заметил не то соучастника, не то спутника убийцы, и это был человек другого разбора, в элегантной одежде. И сказал мне, что сразу после этого отец повел себя странно – и когда шли по Седьмой, вслед за толпой, тащившей на веревке труп Роа Сьерры, и потом, когда строили баррикаду. Дед повторил фразу, несколько раз произнесенную отцом: «Все словно бы повторяется». Дед ничего не понял в ту минуту. И это было последнее, что успел произнести отец, прежде чем в него попала пуля снайпера, но дед не понял, да и в тот миг не мог бы понять. Он так мне и сказал: «В тот миг я не понял. А потом – сумел, хоть это мне нелегко далось. А теперь, сынок, хочу, чтобы и до тебя дошло».

А когда мы вернулись домой, я увидел, что дело серьезное – дед провел меня в свою комнату, а мне туда раньше хода не было. Усадил на кровать (тоже – дело неслыханное), а сам опустился на колени. Поднял покрывало и вытащил из-под кровати деревянный ящик, ящик от какого-то шкафа или комода, сгинувших куда-то, и с совершенно бесполезным замком. Ящик был доверху наполнен башмаками, бумагами, но больше всего там было книг. «Смотри, сынок, смотри, – сказал дед. – Это книги твоего папы». И показал мне брошюрку с текстом речи, которую Гайтан произнес над прахом генерала Рафаэля Урибе Урибе. Гайтану было в ту пору шестнадцать лет, и он выступал от имени Национального Центра молодежи. «Вот гляди, мой милый, на что Вождь был способен в твои годы». Потом показал дипломную работу Гайтана «Социалистические идеи в Колумбии», однако предупредил: «Это тебе еще рано». И наконец достал и положил мне на колени еще одну книгу: «Кто они?» Марко Тулио Ансолы. На первой странице отец поставил свою подпись – «С. Карбальо», а на последней – указал дату, когда книга попала к нему: «30.Х. 1945». «Вот она, сынок. Возьми и прочитай, если только сможешь, а потом скажи мне, понял ли ты то же, что и я».

Так сказал мне дед. Излишне говорить, мне кажется, что так оно и случилось: я понял то же, что понял он. Пусть не с первого чтения, пусть не после первого разговора, но со временем стал понимать. В тот день, 9 апреля 1964 года, когда дон Эрнан подарил мне отцовскую книгу, я начал читать ее с единственной целью: найти там, на этих трехстах страницах, все, что мог вспомнить папа в тот миг, когда убили Гайтана. Разумеется, в мои шестнадцать лет я мало в чем разбирался. Однако сообразил все же с течением месяцев и лет, что книга Ансолы, уродливая и тяжелая книга, вышедшая в 1917 году, позволяет понять, о чем в последние часы и минуты своей жизни думал 9 апреля 1948 года мой отец. Эту идею принять нелегко, но я не оставлял стараний. Я прочел книгу два, три раза, потом пять раз, потом десять, и при каждом перечитывании всплывали на поверхность отдельные эпизоды, разрозненные фразы. Я прочел эту книгу, будь она проклята, и понял ее – понял то же, что мой отец за несколько минут до смерти. Я словно влез в его голову, увидел мир его глазами, стал им за минуту до того, как грянул выстрел снайпера. И такого постижения никому не пожелаю. Да, спору нет, это удача, это привилегия, но одновременно и тяжкое бремя. Я вытянул этот жребий, я посвятил этому всю жизнь – я несу на плечах постижение, осенившее отца в последние минуты жизни, а деда – много лет спустя, постижение, которое я получил от них по наследству.

Тут я произнес единственно возможные здесь и сейчас слова. И облек их в форму вопроса, в котором, возможно, буду раскаиваться, но не задать его было бы проявлением трусости и, быть может, слепоты.

– И что это было за постижение, Карлос? Что такое постиг ваш отец, а теперь и вы?