Нэцах

— Я могу прийти поздравить двадцать второго домой?

— Нет, — не поворачиваясь, отвечала Женька.

— Но почему? Я твой начальник!

— Вот и поздравляй на работе, грамоту, там, вручи почетную, гвоздики. Можешь премию выписать.

— Ну почему домой нельзя? Я уже год, как вдовец! Ты что, меня стесняешься?

Женька недовольно обернулась и отчеканила:

— Стыдилась бы — не лежала б у тебя на столе. Мне семья новая не нужна. У меня уже была семья. И есть. Не хочу больше. Иди, вон, любую дуру с коридора свистни — они куда хошь и пойдут, и пригласят.

— Шейна Ивановна, — хмыкнул Леонид, — что ж ты вредная такая? И манкая такая, — он протянул руки и подвез Женю по столу к себе поближе, прижимаясь лицом к ее спине и запуская одну руку сверху в сумасшедшую черную комбинацию, а вторую под подол и шепча ей в спину: — С ними и поговорить не о чем, а ты — женщина-загадка.

В этом классической рабочей интрижке Женьке было нужно только одно. То самое. Сугубо для здоровья и чтобы чувствовать себя живой. И желанной.

Для нее все начиналось как банальная женская месть Петьке. А похотливый начальник оказался самой ближайшей и давно готовой кандидатурой. Ей было все равно с кем.

Женя так долго и, как выяснилось, совершенно зря отказывала себе в самом необходимом — если не любви, так хотя бы страсти. Ей не нужны были отношения. Вместе с Петькиными фотографиями сгорели и стыд, и чувство долга, и последние страницы ее большой и, как оказалось, единственной любви.

Кулички

Котька ушел со своей любимой «Январки». Точнее, жена настояла.

— Зиночка, ну зачем сейчас-то? Сколько мне там до пенсии осталось?

Но Зинка была неумолима. Да и о чем говорить, когда ютишься вчетвером в крошечной комнатке с двумя дочерями-подростками. Еще пару лет, и не ровен час зятя притащат. А в судоремонтном и зарплата поприличнее, и у моряков (да не спорь!) можно что-то прикупить в семью, и главное, что семейные рабочие и служащие Первого судоремонтного после смены строили себе дома. Ну как строили? Помогали строителям управиться быстрее и не за бесплатно, а за будущую квартиру. И что из того, что это задница мира и задворки Одессы на Пятой Фонтана в стороне и от моря, и от цивилизации? Зину такие мелочи вообще не волновали — хоть к черту на кулички! А там до трамвая дойдем.

Через полгода писем и второй Котькиной смены случилось долгожданное — на Мачтовой закончили фундаментные работы и приступили к сооружению трех одноэтажных домов по четыре квартиры в каждом. И плевать, что это непонятно где, если тебе положена двухкомнатная.

Ну как же так?

— Ксения Ивановна, срочно возвращайтесь в Одессу! — влетел на территорию рыбхоза начальник опорного пункта милиции Черноморки, где Ксеня сегодня принимала у местной рыболовецкой артели спецзаказ.

— И где у нас случилось? — отозвалась она.

— Там ваш муж! В Еврейской больнице. Товарищи перезвонили. Его только что из Коминтерновского района срочно доставили. Товарищу Ильинскому там плохо стало.

Ксеня не станет ждать и снова, как двенадцать лет назад на Хоэ, отдав точные распоряжения по доставке рыбы, помчится на служебной машине на Молдаванку. Сансаныч, инспектируя весь Коминтерновский район, обычно уезжал на два-три дня и отбыл только вчера. Значит, случилось что-то страшное. В приемном отделении ей сначала сказали ждать, но, увидев двух милиционеров в сопровождении, выдали белый халат и отправили в хирургию. Там метался по коридору водитель Ильинского.

— Он на операции. Говорят, гнойный аппендицит.

— Фух, — Ксеня выдохнула, — с аппендицитом Ильинский справится!

От курлыкающего на суржике расстроенного водителя она быстро выяснила, что Сансаныч перед обедом жаловался, шо брюхо тянет, и поесть, наверное, надо, а через час на обеде у председателя вдруг просто переломился пополам и взвыл от боли. А пока везли, сказал, что вроде отпустило, велел домой везти. Но потом возле дома опять болеть начало, и мы уже сюда. И так все хорошо было — и не ел ничего такого в дороге, шутил, семечки у меня отобрал, говорил, ты вкуснее всех жаришь, с солью. А я их страсть как люблю и ему дал…

— Да успокойся, — Ксеня присела в коридоре. — Все будет хорошо.

Дверь операционной открылась, вышел дежурный хирург и, пряча глаза, пошел к Ксене, которая, подхватив сумку и фирменно улыбаясь, шла к нему навстречу.

— Здравствуйте, наш спаситель, давайте знакомиться…

— Здравствуйте, — перебил ее врач. — Вы жена?

— Да — продолжала сиять Ксеня.

— Товарищ Ильинский… скончался. Мы сделали что могли. Не успели. Перетонит… Необратимая стадия…

— За что?!!! — Ксеня сползла по стенке. — За что?!! — орала она в потолок и билась затылком в стену. — Почему?!!! Почему, Саня?! Почему?!!!! Ему же сорок восемь всего! Нет!!!! Да отойдите от меня!!!!!

Она прикусит батистовый платок с вышитой монограммой и затрясется уже беззвучно. Кто-то из медсестер примчится с водой. Ее поднимут, попытаются усадить и дать валериановых капель.

Но младшая Беззуб уже придет в себя и размажет ребром ладони слезы.

— Так, всё. Хватит. Я в порядке. Я могу его увидеть?