Нецензурное убийство

— Пожалуйста, маленькую чашечку кофе. — Он подождал, пока Липовский передаст это секретарше, и продолжил уже более лисьим тоном: — Пан председатель, вы, безусловно, должны явиться в полицию, потому что эта ваша встреча с Биндером может оказаться важной для следствия. Есть, однако, еще кое-то: у меня имеются основания полагать, что это убийство может быть не последним. У вас жена, дети, такой замечательный банк…

— Вы мне угрожаете?

— Напротив. Добавлю, что пока только я один знаю, что вы виделись с Биндером.

— Сколько? — спросил по-деловому Липовский.

— Всё. — Зыга перегнулся через стол. — Всю правду.

— Пожалуй, мы не достигнем соглашения, — покачал головой председатель. — Вы совершенно не деловой человек.

Это прозвучало для Мачеевского очень по-еврейски, во всяком случае, так, как понимали еврейство люди с вывихнутыми патриотизмом мозгами типа Гайеца. Однако Зыга знал, что в определенных вопросах национальность не имеет никакого значения. На это четко указывал опыт американской полиции; там итальянские, ирландские, еврейские, а заодно и польские гангстеры разделили районы и всю страну на собственные сферы влияния, делая одно и то же и используя аналогичные аргументы. А в числе ключевых слов были «интерес», «гешефт» или «бизнес».

— Вы меня простите, пан младший комиссар, но я не смогу выпить с вами кофе. — Липовский встал и застегнул верхнюю пуговицу своего серого пиджака.

— Я вам говорю, как спортсмен спортсмену. — Зыга без особой надежды воспользовался последним приемом, который пришел ему в голову. — Вы действительно знаете, что делаете?

— Ну так я отвечу вам, как спортсмен спортсмену: у меня жена, дети и замечательный банк, как вы сами отметили. Именно поэтому я делаю то, что делаю. Я ценю ваши боксерские достижения, но если вы придете официально, извините, я вообще не стану с вами разговаривать. Для этого у меня есть адвокат.

Выходя, Мачеевский столкнулся в дверях с секретаршей. Он заметил, что и личных помощниц председатель Липовский выбирал со знанием дела, фигура у нее была даже лучше, чем у его веселой медсестры Ружи, хоть платье с заниженной талией, несколько démodé[40], ее явно уплощало. Секретарша несла поднос с двумя чашечками дымящегося, ароматного кофе. Зыга не удержался, взял одну и отпил глоток.

— Даже без сахара превосходно, пан председатель, — похвалил он.

— Приятно было познакомиться, — ответил с официальным поклоном Липовский и поднял телефонную трубку в знак окончательного завершения аудиенции. — Тем не менее прощайте.

* * *

Когда Зыга переступал порог банкирского дома Гольдера, светило солнце. Сейчас, когда он вышел, пришлось наглухо застегнуть пальто. На улице царил пронизывающий холод, а из туч, которых до того и в помине не было, валил рыхлый снег. Какой-то точно так же укутанный мужчина в запотевших роговых очках налетел на него, догоняя «восьмерку», медленно ползущую к остановке за углом. Приподнял шляпу, что-то пробормотал и побежал дальше.

Мачеевский отвернулся, потянулся в карман. Одна радость, что наконец-то можно закурить. Однако первую спичку задуло ветром, вторую загасили хлопья снега, а остальные были уже давно обгоревшие, чисто рефлекторно засунутые обратно в коробок. Зыга не выносил этой своей привычки, однако никак не мог от нее избавиться.

Организм требовал очередную порцию никотина, и нервозность лишь усугубляла ситуацию. Младший комиссар фатально проиграл дело с Липовским, и, что еще хуже, прекрасно понимал, что исправить ничего не удастся. С председателем надо было палить из всех орудий и официально. Только как, холера, это осуществить, если дело Биндера не у него?! А может, ему следовало прямо из цензуры позвонить или зайти в воеводскую комендатуру? Пес с ним, что Томашчик свинья! А вот Боровик, например, всегда казался ему порядочным ментом…

В бешенстве на себя, на свою привычку к курению и синдром бродячего пса он уже поставил ногу на ступеньку соседнего с банком отеля «Виктория». Однако портье, оценив взглядом его потрепанный вид, не соблаговолил отворить дверь. Это напомнило Мачеевскому, что спички в отеле будут по крайней мере в два раза дороже, чем в киоске. Он пошел дальше, однако все мысли его крутились около папиросы.

Он был на углу Капуцинской и Краковского Предместья, когда на него снова кто-то налетел. Удивленный младший комиссар узнал Леннерта.

— Салют, Зыга! Вот так встреча! — пожал ему руку адвокат.

— У тебя спички есть? — кисло спросил Мачеевский.

Когда приятель подал ему огонь, он тут же сделал глубокую затяжку. Снег уже не падал, даже ветер как будто ослаб, только тучи, густые и клубящиеся, словно папиросный дым в пьяном шалмане, окончательно затянули небо.

— Спасибо, — кивнул младший комиссар. — А что ты здесь на морозе делаешь?

— Будем на улице болтать? Давай зайдем на рюмочку. — Леннерт махнул на вывеску «Европы».

— Я на службе.

— Ну тогда пообедаем. Товарищество промышленников угощает.

— Пан адвокат сегодня очень любезны. — При одной только мысли о еде у Мачеевского заурчало в желудке. — В порядке одолжения не откажусь.