Неучтённый фактор

— Погодь! — Старик цепко ухватил за рукав вставшего Максимова. — Западло человеку не помочь. Вон среди наркош очкарик, видишь? Скажи ему, Лазарь кличет.

— На фига мне детский сад?

— Дубина! Он же из этих, как их? Спинологов.

— Спелеологов что ли?

— Ну! Дихеры, спилологи, тьфу, засранцы с понтами! Я его сколько раз из трубы пендалями гонял. Зови, не ссы. Ну в доле он у меня, не понял ещё?! Гарри Поттером его кличут. Зови, не пожалеешь.

Максимов оценивающе посмотрел на пацана. Кисть тонкая, на лице без аттестата видно десять лет в хорошей школе. Потом обрыв. Недетские бороздки от носа к губам. Остывшие глаза. За волю он уже заплатил, цену ей знает, по дешёвке не отдаст. И сам способ, которым он зарабатывал на жизнь, ведь в трубу шли всякие, говорил о многом. Кусок такого хлеба стоил дорого.

* * *

Фараон

Ника судорожно сжала пальцы. Острые ногти царапнули по серебристой жёсткой поросли, покрывавшей грудь Старостина, глубоко впились в кожу. Он успел подумать, ещё немного — и их жаркие кончики войдут в самое сердце, что было сил сдавил её по-девичьи узкие бёдра, она закусила губы. Огненный столб взорвался внизу живота, залив глаза полыхающим маревом, проваливаясь, он успел почувствовать, как напряглось и выгнулось дугой её тонкое тело…

— Коба, ты жив? — Она уже лежала рядом, закинув ногу ему на живот. Едва касаясь, провела пальцем по груди. Теперь из него сочился лёгкий холодок, шёл под сердце, наполняя тело покоем.

— А ты? — Он открыл глаза. Счастливо улыбнулся, увидя совсем рядом бездонную черноту её глаз.

— Я-то что? Мне такая смерть — счастье, а тебе не простят. Кто от зависти, кто от бессмысленности. Не по статусу как-то — умереть на женщине, не находишь?

— Зато сколько помрёт от зависти! С собой в могилу пол-Кремля уволоку. Импотенция и простатит — профессиональная болезнь политиков.

— Значит, ты у меня исключение из правил.

— Правила, Ника, устанавливают сильные для слабых. Это всё, что я знаю и хочу знать о правилах.

Она потёрлась носом о его горячее ухо, шепнула:

— Ещё время есть?

— Смотря на что, — улыбнулся он.

— Смотри. — Она легко оттолкнулась, села, заломив руки, высоко подняла чёрную копну волос. — Смотришь?

— Ага. — Он положил ладонь на её красиво изогнувшиеся бедро, пальцы дрогнули, едва прикоснувшись к его тёплой шелковистой поверхности. Краска уже успела сбежать с её щёк, и теперь лицо Ники светилось матово-белой чистотой.

— Ты красива изначальной, библейской красотой, Ника, знаешь? — выдохнул он, щурясь от сладкой боли в груди.

— Глупый ты, Коба! — Она улыбнулась, улыбка всегда выходила хищной из-за чуть выдающихся из общего ряда острых клыков. Ему нравилось. Скорее, волновало, как видимый знак тайной опасности, исходившей от мощного женского естества, сокрытого в этом лёгком теле. — Кто сейчас способен такое сказать? Для этого добрым надо быть, а мужики сейчас тужатся, кто кого круче. От этого тупеют и становятся похожи на быков-производителей. Видел? Шея, ломом не сломать, это самое, как два футбольных мяча, взгляд тупой, как пробка от портвейна. Вот у таких, чтоб ты знал, рога-то и растут!

— А я, чтоб ты знала, только этим и занимаюсь. Национальный чемпионат по крутизне. Как Лёлик помер, так и начали письками меряться. До сих пор не успокоятся. От страны уже ничего не осталось, а они всё лбы да хребты друг у дружки на излом пробуют.

— Ты, Коба, другой. Ты сам по себе. Тебе можно быть и добрым и глупым, с тебя не убудет.

Само собой получилось, что он привык к этому «Коба». Однажды само собой у неё выскочило — Коба.[20] Долго хохотала. Говорила, подходит больше всего, и коротко, можно проорать, если приспичит, и по-партийному скромно.

Смеялись оба, до слёз. Потом, он понял, женщина умная и чуткая, Ника ничего не делала без причины, пусть даже подсознательной. За этим шутливым прозвищем что-то должно было быть. Так просто такие ассоциации не всплывают.

— Скажи, Ника, умница моя, — он приподнялся на локте, потянулся за папиросой. — Кто была девушка по имени Ракель?

— Не поняла? — Ника встряхнула головкой. — Какая?

— Не знаю, поэтому и спрашиваю.

Ника чиркнула зажигалкой, дала ему прикурить, закурила сама, села напротив, заложив по-турецки ноги.

— Тогда, будь добр, вспомни, при каких обстоятельствах ты услышал это имя.

— Обстоятельства роли не играют. — Старостин обратил внимание, как опять стали бездонными её глаза. — Если хочешь, могу вспомнить дословно.

Он давно развил в себе способность цепко схватывать и долго хранить в памяти все случайно обронённые фразы, так или иначе выпадавшие из контекста разговора. Память у него была, как у всякого серьёзного человека, злая.

— «Не дай бог дону Альфонсу однажды утром проснуться и обнаружить рядом в постели вместо Ракели красавицу Эсфирь».

— Теперь понятно. — Она сбила тёмно-красным ноготком мизинца пепел. — Коба, это сказал страшный и опасный для тебя человек.

Из чёрной глубины глаз к поверхности поднялись искристые льдинки.