Неудача Кунцевича

— Ничего ты, Верочка, в мужиках не понимаешь, — отвечала ей Ольга Аркадьевна и продолжала гнуть свою линию.

Как-то, без всякого повода, Маттиас подарил ей флакон Герлена; потом в ее клетушку на седьмом этаже принесли корзину красных роз. Однажды он осмелел и предложил поехать куда-нибудь поужинать, потанцевать…

Они ужинали в шведском ресторане, потом танцевали в «Беф сюр ле Туа» и, когда на обратном пути, в машине, Маттиас попытался ее поцеловать, Лелька повела себя как графиня:

— Вы с ума сошли, за кого вы меня принимаете! — сказала она наглецу, отодвинулась в противоположный конец заднего сиденья такси, отвернулась к окну и до самого дома не проронила ни слова.

На следующий день он вернулся, был по-прежнему молчалив и влюблен. Прошло еще три дня. Лелька решила, что на следующем свидании будет с ухажером значительно мягче. Но уходя под утро из ресторана, Маттиас неуклюже, по-медвежьи поцеловав ее руку, сказал:

— Завтра я уезжаю.

— Куда?

— Домой. В Мальме.

И он уехал. На следующий день Лелька получила еще одну корзину цветов, проплакала весь день и вечером напилась, нагрубила какому-то клиенту, который слишком к ней прижимался во время танца, и чуть не вылетела со службы. Директор позвал ее в коридор, шипел и брызгал слюной:

— У меня, милая, не монастырь! Консоматорша должна уметь пить и не напиваться!

Вот почему Лелька сегодня тосковала.

— Слушай, Вера, — сказала она подруге, — пойдем сегодня Кнаму, набубенимся?

Филаретов решил отблагодарить казака и угостить рюмкой-другой в «K’nam» — так на русско-французский лад называлось то самое круглосуточное бистро, в котором дожидалась открытия метро обслуга близлежащих дорогих ресторанов. «И хорошего человека попотчую, и задание выполнять начну», — решил бывший сыскной агент.

Долго упрашивать шассера[56] не пришлось. Когда в десять минут шестого стражник, сдав су-бригадиру[57] контрольную тетрадь, подошел к «Джигиту», казак, облаченный в недорогой, но приличный серый костюм, его поджидал.

— Правильно сделал, что «Кнам» выбрал, — сказал он, обнимая Филаретова за плечи, — там водка по пятьдесят сантимов за большую рюмку, да не брандахлыст какой, а настоящая очищенная. Эстляндская. Не бывал в Эстляндии?

Бистро было набито до отказа, и они вряд ли нашли бы место, если бы их не позвали из-за одного столика:

— Егор, дуйте к нам!

За столом сидел мужчина и две женщины. Одна — слегка потасканная, но все еще не утратившая шарм блондинка лет тридцати пяти, вторая — сказочной красоты брюнетка с породистым лицом аристократки.

«Вот так краля! — подумал Филаретов, остановив на красотке восхищенный взгляд. — Да она могла бы петь Кармен не только без грима, но и без голоса».

Дамы были изрядно пьяны.

— Пойдем, это наши, — сказал казак и потащил Федора к столику.

— По какому поводу праздник? — спросил он у компании, садясь рядом с блондинкой и прижимаясь к ней всем телом. — Это — Федя, новый стражник, — представил Егор Филаретова, — это Вера, это Леля, а это Евдопкин, пианист и человек без имени. Евдопкин, тебя как звать?

— Отстань, остряк-самоучка, — сказал пианист и обратился к стражнику, — а с вас, милостивый государь, полагается за знакомство.

— Да я с радостью. Мужчинам водки, дамам шампанского?

— Дамам тоже водки, — сказала Ольга Аркадьевна. — У дам шампанское в горле шерстью стоит. Голос у нее был нежный и бархатный.

Филаретов подозвал гарсона и сделал заказ. Из закуски в кафе были только орешки.

Скоро вся компания не вязала лыка.

— А я, Егорушка, опять проигрался, — жаловался пианист швейцару, — половину жалования за quinzaine[58] продул. Следующий раз, Верочка, я поручу тебе купить билет. Нужна рука невинного ребенка.

Невинными у Верочки были только глаза — она начала служить в русских ночных ресторанах еще в Константинополе.

В то утро по делу узнать ничего не удалось — графине вызвали такси, Верочку куда-то поволок Евдопкин, а казак предложил проспаться у него.

— На кой тебе на другой конец города тащиться в таком виде? Ляжешь у меня на полу, у меня надувной матрас есть.

Матрас так и не надули — то ли воздуха им не хватало, то ли там была дырка. Филаретов лег на пол, подстелив накидку.

— Егор, а ты какого войска казак? Какой станицы? — спросил он, засыпая.

— Какой к ляду станицы. Жиздринский я, с-под Калуги. Городовым служил в прежней жизни. Давай спать…

Глава 7

В это утро графиня сидела у стойки бара одна. Она курила сигарету в янтарном мундштуке и пила «кафе-крем».

— Мадемуазель, позвольте вас угостить? — спросил Филаретов, присаживаясь рядом.

Когда он говорил д’Эврэ, что не найдет подхода к консоматорше, то немного лукавил. Женщины всегда что-то находили в скромном чиновнике. Он и сам не понимал, что. Ни статью, ни красотой природа его не наградила, богатым он никогда не был, однако… Как-то получалось у него с барышнями. Правда, были это в основном продавщицы да подавальщицы, с графинями крутить амуры не приходилось. А с другой стороны, какая разница, подавальщица или графиня? Суть-то женская у них одна — всем им хочется любви и ласки.